Всем любви
Нашла сохраненные когда-то статьи с www.japon.ru. Выкладываю их в хронологическом порядке. Интересные обе, но мне понравилась вторая )
Григорий ЧхартишвилиОт редактора. Публикуя эту статью, мы отчетливо сознаем, что после нее мы можем со спокойной совестью закрыть журнал. В ней сказано все, о чем мы пытались сказать за прошедший год. Тем не менее, мы идем на этот рискованный шаг, ибо по мнению редакции тот, кто этого до сих пор не читал ( а статья свободно «гуляет» по рунету), должен это прочесть. Итак,
Григорий Чхартишвили
Японец: натура и культура
Похоже, что на Японских островах вызревает прообраз человека будущего, нового андрогина, который совместит в себе восток и запад.
Великий немой
Вот уже несколько десятилетий на обширнейшей опытной базе, почти не замеченной человечеством, идет уникальный эксперимент по выведению homo sapiens новой породы. Это отнюдь не селекция традиционного гибридного типа, когда в результате смешения рас, культур и менталитетов получается какой-нибудь англо-индокитайский Лондон или англо-афро-испано-еврейский Нью-Йорк, а диковинной кудесничество мичуринско-лысенковского толка, безо всякой генной инженерии, исключительно при помощи прививки и яровизации.
Япония - очень большая страна, по населению почти такая же, как Россия, а по технологическому, промышленному и финансовому потенциалу, разумеется, и побольше будет. Если происходящие там удивительные антропогенетические процессы до сих пор ускользают от нашего внимания, то лишь в силу некоторой призрачности японского присутствия в современном мире.
Отчасти японцы виноваты в этом сами - слишком уж пестуют они свое пресловутое островное сознание. При огромных возможностях Япония принимает минимальное участие в международной деятельности. Она взирает на мир из-за невидимого, но труднопреодолимого барьера. Барьер этот фортифицирован головоломным языком и пугающей письменностью. Япония среди великих стран - Великий Немой. Ее культурное общение с внешней средой происходит в основном на языке жестов и символов - изобразительного искусства, икебаны, спорта, архитектуры, моды, скуднотекстового кино. Нигде (даже в России) нет такого количества писателей и поэтов, но сколько из них известно миру?
В общем, мы Японию видим, но почти не слышим. Зато она чутко прислушивается ко всему, что происходит в мире, и через уникальную мембрану своей гипервосприимчивости вбирает все, что кажется ей полезным или занятным, не отдавая во внешний мир почти ничего своего. Непонятость - причина перманентной обиды Японца на Большую землю, и кольчуга, расставаться с которой ему не хочется. Вот почему иностранец, слишком хорошо знающий язык и обычаи аборигенов, вызывает у них не привычное в таких случаях умиление, а настороженность.
Именно непонятостью объясняются широко укорененные в зарубежной культурной традиции и массовом сознании заблуждения относительно японского национального характера. Всякий, читавший "Сегуна" и смотревший "Восходящее солнце", знает, что Японец скрытен, коварен, жесток, непредсказуем и фантастически шустер. На самом деле все ровным счетом наоборот: классическому Японцу скорее свойственны бесхитростность, чувствительность (слезы не возбраняются даже суровому самураю), почти экзотическая честность, абсолютная предсказуемость (Японец всегда играет только по правилам, он - истинный маньяк пресловутой fair play) и, скажем прямо, некоторая заторможенность - китайцы или корейцы куда шустрей.
Триумф лысенковщины
Поистине поражает скорость с которой прямо на глазах меняется национальная физиономия Японца. Нынешние двадцатилетние очень мало похожи на отцов и совсем не похожи на дедов. Молодое поколение так потрясло воображение японского общества, что заслужило особое прозвище - Синдзинруй, Новое Человечество. Это вам не какое-нибудь американское "поколение Икс", тут пахнет нешуточным мутагенезом.
Первая причина метаморфозы – обрушившееся на Японца (нет, вернее, честно им заработанное) богатство и связанное с этим избавление от расовых, национальных и социальных комплексов. Еще тридцать лет назад японцы были бедны, скудно питались и жили в крольчатниках. Еще двадцать лет назад японцы смотрели на американцев и европейцев снизу вверх, готовые признать, что у тех все-превсе лучше - и форма глаз, и длина носа, и музыка, и литература, и даже кухня (только вот рис варить длинноносые не умеют). Но подросло новое поколение, никогда не знавшее нужды, и выяснилось, что оно чувствует себя в мире, в том числе зарубежном, вполне уверенно и комфортно.
Синдзинруй отличается раскованностью, приличным знанием иностранных языков, легким отношением к вопросам семьи и брака, нежеланием надрываться на работе и вдумчивым отношением к досугу, который является главным жизненным интересом нового Японца. Побывав в Японии после трехлетнего (всего лишь) перерыва, я был сражен тем, что молодые токийцы - о ужас! - стали переходить улицу на красный свет, что раньше было совершенно немыслимо. Это вам не пустяк, тут налицо революция в системе ценностей.
Ладно, переворотами в общенациональной ментальности нас не удивишь - сами за десять лет ого-го как переменились. Но Японец умудрился преобразиться и чисто физиологически. За какие-то три десятилетия существенно изменились некоторые основные антропометрические характеристики нации. Средний японец стал на двадцать килограммов тяжелей, на двадцать лет долгожительней и на двадцать сантиметров выше. Не так давно, еще в конце семидесятых, автор этих заметок при своем вполне среднем росте возвышался над японской толпой почти что Гулливером, теперь же я теряюсь в ней так же, как в московской. У Японца вытянулись руки и ноги, чем и объясняются неожиданные успехи японских футболистов, теннисистов, гимнастов и балерин. Помните, Маяковский писал: "Если мы как лошади, то они как пони?" Так вот, забудьте. Завтра мы рядом с японцами будем как пони.
И совсем уж с небывалой для гомогенного этноса стремительностью меняется лицо Японца (лицо не в переносном, а в буквальном смысле). Разглядывая публику в токийском метро, все чаще замечаешь физиономии, лишенные характерных расовых отличий. Дело не только в среднеоксидентальном выражении лица и манерах - у японцев начинают "размываться" монголоидные черты.
Это отдающее мракобесием наблюдение подтверждается и антропологами, которые объясняют подобное чудо революцией в рационе питания и образе жизни. Оказывается, у Японца заметно трансформируется строение черепа: удлиняется нос, заостряется подбородок, вытягивается лицо - в общем, настоящий триумф лысенковщины. Происходит майклджексонизация Японца, и это, ей-богу, неспроста. Похоже, что на Японских островах вызревает прообраз человека будущего, нового андрогина, который вместит в себе Восток и Запад, Инь и Ян.
О японскости
Космополитизируясь, японец приобретает новые, прежде не свойственные ему черты, но при этом умудряется не утрачивать своей национальной неповторимости, то есть в полной мере сохраняет японскость. На этом, в частности, стоит вся японская культура, в которой при постоянном возникновении новых течений, школ, направлений бережно сохраняется все старое и, казалось бы, отжившее. Искусство в Японии развивается совсем не так, как в прочих странах, где оно строится подобно многоэтажному дому, - все строители копошатся на самом верхнем, сегодняшнем этаже, а в нижних ни души. Японцы же, затевая новое строительство, отводят под него отдельный участок, их культурный сеттльмент весь состоит из не заслоняющих друг друга построек: постмодернистский театр мирно соседствует со средневековым Но, компьютерная живопись с калиграфией et cetera. Одни из главных компонентов в формуле японскости - спонтанная переимчивость и приспособляемость к новым условиям жизни. Вот почему в новом антропогенезе именно Японцу досталась роль дроздофилы. Возможно, причина столь спорой реакции Японца на внешние влияния объясняется уникальностью исторического опыта: Япония, как Илья Муромец, долго сидела на печи, два с половиной столетия полностью изолированная от мира, и, видимо, накопила бешенную дозу мутационной активности. Сто сорок лет назад Иван Гончаров писал, что японец вял, ленив, нелюбопытен и вообще "неинтересен". Вряд ли писатель был до такой степени ненаблюдателен - просто Японец с тех пор слишком уж преобразился.
Дроздофила полюбилась генетикам главным образом за то, что век ее недолог. Она как будто совсем не цепляется за жизнь - смерть поджидает бедную плодовую мушку почти сразу же после рождения. Сегодняшний Японец живет дольше всех на свете, но от прочих подвидов homo sapiens его отличают особо доверительные, можно сказать, дроздофильные отношения с небытием.
Небоязнь смерти - еще один краеугольный камень японской культуры, еще одно объяснение редкостного таланта японца к мутагенезу. Смерть все время находится в поле зрения Японца, является постоянным атрибутом его экзистенциального интерьера, при этом ничуть не нарушая душевный уют. Отсюда лояльное, не осуждающее отношение к самоубийству.
Помню как в японском университете, где я стажировался лет двадцать назад, юная студенточка спрыгнула с крыши по причине неразделенной любви. Обычное вроде бы дело, но уж больно легкомысленной была оставленная самоубийцей записка - мол, не полюбил в этой жизни, так полюбит в следующей, никуда не денется. А недавно я перелистывал стопку тетрадок с сочинениями японских четвероклассников на тему "Мое будущее". Там были нормальные детские мечтания: стану олимпийским чемпионом, получу Нобелевскую премию, никогда не женюсь и так далее, но каждое сочинение без единого исключения кончалось описанием собственной смерти. Десятилетние японцы излагали свои чаяния по этому печальному поводу безо всякой дрожи: наивно - "Буду убит во время зарубежного государственного визита"; романтично - "Совершу двойное самоубийство с любимым человеком"; неординарно - "Умру в 88 лет, поняв, что мне все равно не пережить родителей". Дети наглядно проиллюстрировали японскую рецептуру жизни: memento mori без трагического заламывания рук и возведения очей горе.
Не скрою, люблю японцев (вполне понимая всю политическую некорректность подобного заявления).
По-моему, они - интереснейшая нация на свете.
По-моему, их пример вселяет оптимизм и, стыдно вымолвить, веру в человечество.
По-моему, они демонстрируют всем нам, что человек может учиться на ошибках и изменяться к лучшему.
В общем, пусть их мутируют. Может, со временем Японцу как первопроходцу антропогенеза поставят памятник - увековечили же в бронзе дроздофилу.
27 / 12 / 2004
Андрей СтрешневЯпонец в воображении и натуре
Андрей Стрешнев
"Похоже, что на Японских островах вызревает прообраз человека будущего, нового андрогина, который совместит в себе восток и запад".
Григорий Чхартишвили
Сентиментальный вояжер
Григорий Чхартишвили любит Японию, знает ее историю и тонко чувствует ее культуру. Из этого, видимо, следует, что он также знает и чувствует современную Японию. Я склонен был так думать, пока не прочитал его статью «Японец: натура и культура».
Мэтр Чхартишвили приезжает в Японию нечасто и ненадолго, общается со своими друзьями – изысканными интеллектуалами и эстетами, ведет с ними умные и тонкие разговоры в дорогих ресторанах, гуляет по паркам и храмам, которыми – будучи хорошим японистом – может насладиться несравненно глубже, чем любой заезжий гайдзин. Движимый неугасающим страноведческим интересом, он пройдет по Гиндзе, Сибуя, Харадзюку, посмотрит на людей и сделает вывод, что «средний японец стал на двадцать сантиметров выше». А потом, вернувшись домой, напишет блестящее эссе, справедливо рассчитанное на миллионы читателей. Так рождается еще один миф и подпитываются уже имеющиеся, созданные такими же умными и тонкими сентиментальными вояжерами в Страну восходящего солнца.
Как не умилиться?! «Синдзинруй (новый человек – А.С.) отличается раскованностью, приличным знанием иностранных языков, легким отношением к вопросам семьи и брака, нежеланием надрываться на работе и вдумчивым отношением к досугу, который является главным жизненным интересом нового японца». Везет же Мэтру – с какими людьми общается!
Я живу в Японии непрерывно десять лет. Как ни крути, это срок. Я люблю Японию (иначе не жил бы здесь) – причем, надо думать, на всю жизнь. Я много чего в ней повидал, хотя знаю немало гайдзинов, тех же русских, которые знают ее гораздо лучше и разнообразнее. Но я в упор не вижу того, о чем пишет Мэтр. Точнее, вижу, но как редкое исключение, а не как правило.
Почему так?
Искушение глобализмом
В одной умной книжке я прочитал про пьесу какого-то французского драмодела начала ХХ века о жизни японцев в Париже (если кому интересно, поищу сноску). Так вот, главный герой, большой и важный сановник, задушил свою любовницу-француженку то ли из ревности, то ли просто не понравилось что-то. Вся японская колония Парижа сбежалась бороться за право взять вину на себя. А он переживает, и его французский друг говорит ему: «Ты уже не японец, ты человек». Эту фразу я помню дословно.
На самом деле то, о чем пишет Мэтр, примерно из этой области.
Япония – отличное место для изучения отрицательных или просто потешных сторон глобализации в ее нынешнем, усредненно-американском варианте. Эта «кокусайка» (кокусай по яп. международный – ред.) и есть пресловутый «синтез».
Это английский язык ее премьер-министров, общение которых с Большим Братом регулярно заканчивается анекдотично-скандальными историями. Что у них переводчиков не хватает?
Это названия голливудских фильмов, не переведенные, а записанные катаканой, порой до неузнаваемости. Скоро книги и фильмы можно будет не переводить, а просто записывать катаканой. Одолеют!
Это заглавия массовых журналов – обязательно иностранным словом или иностранными буквами – как правило, бессмысленные.
Это английский (других иностранных языков для большинства японцев, как известно, не существует) в быту и в рекламе, вызывающий в лучшем случае насмешки, в худшем – раздражение. Интересующихся отсылаю на сайт www.engrish.com.
Это рекордное количество «Макдональдсов» в стране, гордящейся своей «сёку бунка» - культурой еды.
Это визгливо орущие старшеклассницы-«эмансипе», думающие, как быть «секуси» и соблазнить еще одного дяденьку, потому что не хватает на очередной «Louis Vuitton», который уже есть у Сэцуко и Харуко.
Это попса, где безголосые девки и парни старательно, но все равно коряво выпевают все те же английские слова и с придыханием произносят «Амэрика» и «сугЭй» – единственное, что могут внятно сказать интервьюерам.
Это японская порнография печального образа, о которой я просто промолчу.
И это страна, которая имеет такие великие вещи как СУСИ, ЭНКА и СЮНГА?!
Неужели все так плохо?
Надеюсь, что нет.
Нас уверяют: «Космополитизируясь, японец приобретает новые, прежде не свойственные ему черты, но при этом умудряется не утрачивать своей национальной неповторимости, то есть в полной мере сохраняет японскость».
Мэтр, где Вы это видели – на «среднестатистическом» уровне?!
СУСИ в «мировую цивилизацию» вошли, но я с замиранием сердца жду, когда японцы начнут говорить СУШИ. Потому что кокусайка. ЭНKА слушают и тем более поют только «бабушки, дедушки и мафия», как сказал (по-русски) один мой приятель-японец. Про СЮНГА «не принято говорить вслух», как сказал бы Остап Бендер. А какая вещь!
Конечно, я не свожу японскую цивилизацию к этим трем компонентам. Но дозвольте не повторять всех приевшихся слов про хайку Басё, гравюры Утамаро и фильмы ТАКЕШИ Китано, которые вам скажет если не любой «новый русский», то по крайней мере его супруга-подруга из числа хватанувших культурки. Все это так же скучно, как дежурные слова среднестатистического японского сэнсэя про «Торусутой», «Досутоэфусуки» и «Тъэхофу».
Космополитизируясь, японцы катастрофически теряют «японскость», то, чем они отличаются от всех других. То же, что они при этом приобретают, выглядит третьим сортом. Они очень стараются, но именно это старание выдает их. Зайдите в любую дискотеку на Роппонги и посмотрите, как, может быть, неумело и неправильно, но отвязно и расслабленно пляшут гайдзины. Они отдыхают. А японцы, особенно молодые, стараются, дабы показать гайдзинам, что они «не хуже», что они «тоже».
Про английский язык я и не говорю. Когда японцы обращаются ко мне по-английски, я уже не первый год автоматически отвечаю: «Эйго вакаранай». Не говорю и про общество предельно управляемого потребления, потребляющее «бурандо» всех стран и народов. За подробностями этого «торжества орануса» отсылаю к Мэтру Пелевину и его «Generation П», потому что лучше не скажешь.
Японцев запихнули в несвойственный им, неестественный для них контекст. Вот они и мучаются. Возможно, большинство уже не мучается. Но выглядит все равно очень потешно.
Неужели это вселяет в Мэтра Чхартишвили оптимизм?
Японские японцы
Наиболее «кокусаистая» часть японцев – молодежь, но у них это поверхностно, почти на животном уровне. Стремятся к «кокусайке» интеллектуалы из числа университетских профессоров, а за ними подтягиваются просвещенные сарариманы. При этом знают они о внешнем мире (не только о России!), как правило, очень мало, но убеждены, что знают всё и всё правильно.
Слава камисама, остались еще японские японцы – краснодеревщики, букинисты, жокеи, крестьяне, выращивающие чай, мастера каллиграфии, иногда бандиты (не из числа отморозков) и журналисты. Они не хотят «задрав штаны, бежать за кокусайкой», хотя мало кто из них страдает национальной ограниченностью и тем более ксенофобией. Многие неплохо знают европейскую культуру, даже любят ее, но не хотят никакого насильного «синтеза» на описанной выше основе.
Я против того, чтобы японцы замыкались сами в себе и своей культуре, но я за то, чтобы они знали, любили и чувствовали ее. Я ругаю современных японцев именно за то, что они недостаточно японцы. И еще – им надо вернуться в азиатский цивилизационно-культурный ареал, который для них гораздо более естественен, чем европейско-американский. Я не вкладываю в слово «азиатский» никакого пренебрежения, я просто констатирую разность.
Что же касается «размыва монголоидных черт», то я искренне советую Мэтру Чхартишвили пересмотреть фотографии японцев первых трех десятилетий минувшего века – побольше и разных. Это совсем другие лица, нежели те, что можно видеть каждый день на улицах Токио, в электричке или в метро. Гораздо более европейские и при том аристократические – тогда, не сейчас! Почему? Возможно, потому что отобранные (низшие сословия фотографировались редко) и не тронутые «синтезом».
P.S. Любимая мушка генетиков называется «дрозофила», а не «дрозДофила». Но это, наверно, просто опечатка.
P.P.S. Г-н редактор, закрывать журнал, по-моему, рановато.
16 / 01 / 2005
Григорий ЧхартишвилиОт редактора. Публикуя эту статью, мы отчетливо сознаем, что после нее мы можем со спокойной совестью закрыть журнал. В ней сказано все, о чем мы пытались сказать за прошедший год. Тем не менее, мы идем на этот рискованный шаг, ибо по мнению редакции тот, кто этого до сих пор не читал ( а статья свободно «гуляет» по рунету), должен это прочесть. Итак,
Григорий Чхартишвили
Японец: натура и культура
Похоже, что на Японских островах вызревает прообраз человека будущего, нового андрогина, который совместит в себе восток и запад.
Великий немой
Вот уже несколько десятилетий на обширнейшей опытной базе, почти не замеченной человечеством, идет уникальный эксперимент по выведению homo sapiens новой породы. Это отнюдь не селекция традиционного гибридного типа, когда в результате смешения рас, культур и менталитетов получается какой-нибудь англо-индокитайский Лондон или англо-афро-испано-еврейский Нью-Йорк, а диковинной кудесничество мичуринско-лысенковского толка, безо всякой генной инженерии, исключительно при помощи прививки и яровизации.
Япония - очень большая страна, по населению почти такая же, как Россия, а по технологическому, промышленному и финансовому потенциалу, разумеется, и побольше будет. Если происходящие там удивительные антропогенетические процессы до сих пор ускользают от нашего внимания, то лишь в силу некоторой призрачности японского присутствия в современном мире.
Отчасти японцы виноваты в этом сами - слишком уж пестуют они свое пресловутое островное сознание. При огромных возможностях Япония принимает минимальное участие в международной деятельности. Она взирает на мир из-за невидимого, но труднопреодолимого барьера. Барьер этот фортифицирован головоломным языком и пугающей письменностью. Япония среди великих стран - Великий Немой. Ее культурное общение с внешней средой происходит в основном на языке жестов и символов - изобразительного искусства, икебаны, спорта, архитектуры, моды, скуднотекстового кино. Нигде (даже в России) нет такого количества писателей и поэтов, но сколько из них известно миру?
В общем, мы Японию видим, но почти не слышим. Зато она чутко прислушивается ко всему, что происходит в мире, и через уникальную мембрану своей гипервосприимчивости вбирает все, что кажется ей полезным или занятным, не отдавая во внешний мир почти ничего своего. Непонятость - причина перманентной обиды Японца на Большую землю, и кольчуга, расставаться с которой ему не хочется. Вот почему иностранец, слишком хорошо знающий язык и обычаи аборигенов, вызывает у них не привычное в таких случаях умиление, а настороженность.
Именно непонятостью объясняются широко укорененные в зарубежной культурной традиции и массовом сознании заблуждения относительно японского национального характера. Всякий, читавший "Сегуна" и смотревший "Восходящее солнце", знает, что Японец скрытен, коварен, жесток, непредсказуем и фантастически шустер. На самом деле все ровным счетом наоборот: классическому Японцу скорее свойственны бесхитростность, чувствительность (слезы не возбраняются даже суровому самураю), почти экзотическая честность, абсолютная предсказуемость (Японец всегда играет только по правилам, он - истинный маньяк пресловутой fair play) и, скажем прямо, некоторая заторможенность - китайцы или корейцы куда шустрей.
Триумф лысенковщины
Поистине поражает скорость с которой прямо на глазах меняется национальная физиономия Японца. Нынешние двадцатилетние очень мало похожи на отцов и совсем не похожи на дедов. Молодое поколение так потрясло воображение японского общества, что заслужило особое прозвище - Синдзинруй, Новое Человечество. Это вам не какое-нибудь американское "поколение Икс", тут пахнет нешуточным мутагенезом.
Первая причина метаморфозы – обрушившееся на Японца (нет, вернее, честно им заработанное) богатство и связанное с этим избавление от расовых, национальных и социальных комплексов. Еще тридцать лет назад японцы были бедны, скудно питались и жили в крольчатниках. Еще двадцать лет назад японцы смотрели на американцев и европейцев снизу вверх, готовые признать, что у тех все-превсе лучше - и форма глаз, и длина носа, и музыка, и литература, и даже кухня (только вот рис варить длинноносые не умеют). Но подросло новое поколение, никогда не знавшее нужды, и выяснилось, что оно чувствует себя в мире, в том числе зарубежном, вполне уверенно и комфортно.
Синдзинруй отличается раскованностью, приличным знанием иностранных языков, легким отношением к вопросам семьи и брака, нежеланием надрываться на работе и вдумчивым отношением к досугу, который является главным жизненным интересом нового Японца. Побывав в Японии после трехлетнего (всего лишь) перерыва, я был сражен тем, что молодые токийцы - о ужас! - стали переходить улицу на красный свет, что раньше было совершенно немыслимо. Это вам не пустяк, тут налицо революция в системе ценностей.
Ладно, переворотами в общенациональной ментальности нас не удивишь - сами за десять лет ого-го как переменились. Но Японец умудрился преобразиться и чисто физиологически. За какие-то три десятилетия существенно изменились некоторые основные антропометрические характеристики нации. Средний японец стал на двадцать килограммов тяжелей, на двадцать лет долгожительней и на двадцать сантиметров выше. Не так давно, еще в конце семидесятых, автор этих заметок при своем вполне среднем росте возвышался над японской толпой почти что Гулливером, теперь же я теряюсь в ней так же, как в московской. У Японца вытянулись руки и ноги, чем и объясняются неожиданные успехи японских футболистов, теннисистов, гимнастов и балерин. Помните, Маяковский писал: "Если мы как лошади, то они как пони?" Так вот, забудьте. Завтра мы рядом с японцами будем как пони.
И совсем уж с небывалой для гомогенного этноса стремительностью меняется лицо Японца (лицо не в переносном, а в буквальном смысле). Разглядывая публику в токийском метро, все чаще замечаешь физиономии, лишенные характерных расовых отличий. Дело не только в среднеоксидентальном выражении лица и манерах - у японцев начинают "размываться" монголоидные черты.
Это отдающее мракобесием наблюдение подтверждается и антропологами, которые объясняют подобное чудо революцией в рационе питания и образе жизни. Оказывается, у Японца заметно трансформируется строение черепа: удлиняется нос, заостряется подбородок, вытягивается лицо - в общем, настоящий триумф лысенковщины. Происходит майклджексонизация Японца, и это, ей-богу, неспроста. Похоже, что на Японских островах вызревает прообраз человека будущего, нового андрогина, который вместит в себе Восток и Запад, Инь и Ян.
О японскости
Космополитизируясь, японец приобретает новые, прежде не свойственные ему черты, но при этом умудряется не утрачивать своей национальной неповторимости, то есть в полной мере сохраняет японскость. На этом, в частности, стоит вся японская культура, в которой при постоянном возникновении новых течений, школ, направлений бережно сохраняется все старое и, казалось бы, отжившее. Искусство в Японии развивается совсем не так, как в прочих странах, где оно строится подобно многоэтажному дому, - все строители копошатся на самом верхнем, сегодняшнем этаже, а в нижних ни души. Японцы же, затевая новое строительство, отводят под него отдельный участок, их культурный сеттльмент весь состоит из не заслоняющих друг друга построек: постмодернистский театр мирно соседствует со средневековым Но, компьютерная живопись с калиграфией et cetera. Одни из главных компонентов в формуле японскости - спонтанная переимчивость и приспособляемость к новым условиям жизни. Вот почему в новом антропогенезе именно Японцу досталась роль дроздофилы. Возможно, причина столь спорой реакции Японца на внешние влияния объясняется уникальностью исторического опыта: Япония, как Илья Муромец, долго сидела на печи, два с половиной столетия полностью изолированная от мира, и, видимо, накопила бешенную дозу мутационной активности. Сто сорок лет назад Иван Гончаров писал, что японец вял, ленив, нелюбопытен и вообще "неинтересен". Вряд ли писатель был до такой степени ненаблюдателен - просто Японец с тех пор слишком уж преобразился.
Дроздофила полюбилась генетикам главным образом за то, что век ее недолог. Она как будто совсем не цепляется за жизнь - смерть поджидает бедную плодовую мушку почти сразу же после рождения. Сегодняшний Японец живет дольше всех на свете, но от прочих подвидов homo sapiens его отличают особо доверительные, можно сказать, дроздофильные отношения с небытием.
Небоязнь смерти - еще один краеугольный камень японской культуры, еще одно объяснение редкостного таланта японца к мутагенезу. Смерть все время находится в поле зрения Японца, является постоянным атрибутом его экзистенциального интерьера, при этом ничуть не нарушая душевный уют. Отсюда лояльное, не осуждающее отношение к самоубийству.
Помню как в японском университете, где я стажировался лет двадцать назад, юная студенточка спрыгнула с крыши по причине неразделенной любви. Обычное вроде бы дело, но уж больно легкомысленной была оставленная самоубийцей записка - мол, не полюбил в этой жизни, так полюбит в следующей, никуда не денется. А недавно я перелистывал стопку тетрадок с сочинениями японских четвероклассников на тему "Мое будущее". Там были нормальные детские мечтания: стану олимпийским чемпионом, получу Нобелевскую премию, никогда не женюсь и так далее, но каждое сочинение без единого исключения кончалось описанием собственной смерти. Десятилетние японцы излагали свои чаяния по этому печальному поводу безо всякой дрожи: наивно - "Буду убит во время зарубежного государственного визита"; романтично - "Совершу двойное самоубийство с любимым человеком"; неординарно - "Умру в 88 лет, поняв, что мне все равно не пережить родителей". Дети наглядно проиллюстрировали японскую рецептуру жизни: memento mori без трагического заламывания рук и возведения очей горе.
Не скрою, люблю японцев (вполне понимая всю политическую некорректность подобного заявления).
По-моему, они - интереснейшая нация на свете.
По-моему, их пример вселяет оптимизм и, стыдно вымолвить, веру в человечество.
По-моему, они демонстрируют всем нам, что человек может учиться на ошибках и изменяться к лучшему.
В общем, пусть их мутируют. Может, со временем Японцу как первопроходцу антропогенеза поставят памятник - увековечили же в бронзе дроздофилу.
27 / 12 / 2004
Андрей СтрешневЯпонец в воображении и натуре
Андрей Стрешнев
"Похоже, что на Японских островах вызревает прообраз человека будущего, нового андрогина, который совместит в себе восток и запад".
Григорий Чхартишвили
Сентиментальный вояжер
Григорий Чхартишвили любит Японию, знает ее историю и тонко чувствует ее культуру. Из этого, видимо, следует, что он также знает и чувствует современную Японию. Я склонен был так думать, пока не прочитал его статью «Японец: натура и культура».
Мэтр Чхартишвили приезжает в Японию нечасто и ненадолго, общается со своими друзьями – изысканными интеллектуалами и эстетами, ведет с ними умные и тонкие разговоры в дорогих ресторанах, гуляет по паркам и храмам, которыми – будучи хорошим японистом – может насладиться несравненно глубже, чем любой заезжий гайдзин. Движимый неугасающим страноведческим интересом, он пройдет по Гиндзе, Сибуя, Харадзюку, посмотрит на людей и сделает вывод, что «средний японец стал на двадцать сантиметров выше». А потом, вернувшись домой, напишет блестящее эссе, справедливо рассчитанное на миллионы читателей. Так рождается еще один миф и подпитываются уже имеющиеся, созданные такими же умными и тонкими сентиментальными вояжерами в Страну восходящего солнца.
Как не умилиться?! «Синдзинруй (новый человек – А.С.) отличается раскованностью, приличным знанием иностранных языков, легким отношением к вопросам семьи и брака, нежеланием надрываться на работе и вдумчивым отношением к досугу, который является главным жизненным интересом нового японца». Везет же Мэтру – с какими людьми общается!
Я живу в Японии непрерывно десять лет. Как ни крути, это срок. Я люблю Японию (иначе не жил бы здесь) – причем, надо думать, на всю жизнь. Я много чего в ней повидал, хотя знаю немало гайдзинов, тех же русских, которые знают ее гораздо лучше и разнообразнее. Но я в упор не вижу того, о чем пишет Мэтр. Точнее, вижу, но как редкое исключение, а не как правило.
Почему так?
Искушение глобализмом
В одной умной книжке я прочитал про пьесу какого-то французского драмодела начала ХХ века о жизни японцев в Париже (если кому интересно, поищу сноску). Так вот, главный герой, большой и важный сановник, задушил свою любовницу-француженку то ли из ревности, то ли просто не понравилось что-то. Вся японская колония Парижа сбежалась бороться за право взять вину на себя. А он переживает, и его французский друг говорит ему: «Ты уже не японец, ты человек». Эту фразу я помню дословно.
На самом деле то, о чем пишет Мэтр, примерно из этой области.
Япония – отличное место для изучения отрицательных или просто потешных сторон глобализации в ее нынешнем, усредненно-американском варианте. Эта «кокусайка» (кокусай по яп. международный – ред.) и есть пресловутый «синтез».
Это английский язык ее премьер-министров, общение которых с Большим Братом регулярно заканчивается анекдотично-скандальными историями. Что у них переводчиков не хватает?
Это названия голливудских фильмов, не переведенные, а записанные катаканой, порой до неузнаваемости. Скоро книги и фильмы можно будет не переводить, а просто записывать катаканой. Одолеют!
Это заглавия массовых журналов – обязательно иностранным словом или иностранными буквами – как правило, бессмысленные.
Это английский (других иностранных языков для большинства японцев, как известно, не существует) в быту и в рекламе, вызывающий в лучшем случае насмешки, в худшем – раздражение. Интересующихся отсылаю на сайт www.engrish.com.
Это рекордное количество «Макдональдсов» в стране, гордящейся своей «сёку бунка» - культурой еды.
Это визгливо орущие старшеклассницы-«эмансипе», думающие, как быть «секуси» и соблазнить еще одного дяденьку, потому что не хватает на очередной «Louis Vuitton», который уже есть у Сэцуко и Харуко.
Это попса, где безголосые девки и парни старательно, но все равно коряво выпевают все те же английские слова и с придыханием произносят «Амэрика» и «сугЭй» – единственное, что могут внятно сказать интервьюерам.
Это японская порнография печального образа, о которой я просто промолчу.
И это страна, которая имеет такие великие вещи как СУСИ, ЭНКА и СЮНГА?!
Неужели все так плохо?
Надеюсь, что нет.
Нас уверяют: «Космополитизируясь, японец приобретает новые, прежде не свойственные ему черты, но при этом умудряется не утрачивать своей национальной неповторимости, то есть в полной мере сохраняет японскость».
Мэтр, где Вы это видели – на «среднестатистическом» уровне?!
СУСИ в «мировую цивилизацию» вошли, но я с замиранием сердца жду, когда японцы начнут говорить СУШИ. Потому что кокусайка. ЭНKА слушают и тем более поют только «бабушки, дедушки и мафия», как сказал (по-русски) один мой приятель-японец. Про СЮНГА «не принято говорить вслух», как сказал бы Остап Бендер. А какая вещь!
Конечно, я не свожу японскую цивилизацию к этим трем компонентам. Но дозвольте не повторять всех приевшихся слов про хайку Басё, гравюры Утамаро и фильмы ТАКЕШИ Китано, которые вам скажет если не любой «новый русский», то по крайней мере его супруга-подруга из числа хватанувших культурки. Все это так же скучно, как дежурные слова среднестатистического японского сэнсэя про «Торусутой», «Досутоэфусуки» и «Тъэхофу».
Космополитизируясь, японцы катастрофически теряют «японскость», то, чем они отличаются от всех других. То же, что они при этом приобретают, выглядит третьим сортом. Они очень стараются, но именно это старание выдает их. Зайдите в любую дискотеку на Роппонги и посмотрите, как, может быть, неумело и неправильно, но отвязно и расслабленно пляшут гайдзины. Они отдыхают. А японцы, особенно молодые, стараются, дабы показать гайдзинам, что они «не хуже», что они «тоже».
Про английский язык я и не говорю. Когда японцы обращаются ко мне по-английски, я уже не первый год автоматически отвечаю: «Эйго вакаранай». Не говорю и про общество предельно управляемого потребления, потребляющее «бурандо» всех стран и народов. За подробностями этого «торжества орануса» отсылаю к Мэтру Пелевину и его «Generation П», потому что лучше не скажешь.
Японцев запихнули в несвойственный им, неестественный для них контекст. Вот они и мучаются. Возможно, большинство уже не мучается. Но выглядит все равно очень потешно.
Неужели это вселяет в Мэтра Чхартишвили оптимизм?
Японские японцы
Наиболее «кокусаистая» часть японцев – молодежь, но у них это поверхностно, почти на животном уровне. Стремятся к «кокусайке» интеллектуалы из числа университетских профессоров, а за ними подтягиваются просвещенные сарариманы. При этом знают они о внешнем мире (не только о России!), как правило, очень мало, но убеждены, что знают всё и всё правильно.
Слава камисама, остались еще японские японцы – краснодеревщики, букинисты, жокеи, крестьяне, выращивающие чай, мастера каллиграфии, иногда бандиты (не из числа отморозков) и журналисты. Они не хотят «задрав штаны, бежать за кокусайкой», хотя мало кто из них страдает национальной ограниченностью и тем более ксенофобией. Многие неплохо знают европейскую культуру, даже любят ее, но не хотят никакого насильного «синтеза» на описанной выше основе.
Я против того, чтобы японцы замыкались сами в себе и своей культуре, но я за то, чтобы они знали, любили и чувствовали ее. Я ругаю современных японцев именно за то, что они недостаточно японцы. И еще – им надо вернуться в азиатский цивилизационно-культурный ареал, который для них гораздо более естественен, чем европейско-американский. Я не вкладываю в слово «азиатский» никакого пренебрежения, я просто констатирую разность.
Что же касается «размыва монголоидных черт», то я искренне советую Мэтру Чхартишвили пересмотреть фотографии японцев первых трех десятилетий минувшего века – побольше и разных. Это совсем другие лица, нежели те, что можно видеть каждый день на улицах Токио, в электричке или в метро. Гораздо более европейские и при том аристократические – тогда, не сейчас! Почему? Возможно, потому что отобранные (низшие сословия фотографировались редко) и не тронутые «синтезом».
P.S. Любимая мушка генетиков называется «дрозофила», а не «дрозДофила». Но это, наверно, просто опечатка.
P.P.S. Г-н редактор, закрывать журнал, по-моему, рановато.
16 / 01 / 2005
@темы: статьи, менталитет