Это не мой пост, но мне показалось, что информация очень интересная. Копирую сюда.
03.12.2010 в 10:36
Пишет el-elk:Пока без иллюстраций. Коротко о японской живописи, мышлении, азбуке и прочем-прочем
Мучаюсь я, понимаете, новым дизайном в японском стиле, а в силу этого ...
Оригинал тут: eisei-ao.livejournal.com/5385.html (мой)
Японская живопись вещь довольно забавная, такая же, по сути, как и японский язык. Поскольку японская азбука – слоговая, то традиционного биения слова на буквы у них нет, а значит, мышление работает несколько иначе, чем у владельцев буквенных азбук. (Кстати, это медицинский факт, который легко доказывался "отключением" некоторых зон мозга. Если человек знал два языка, а отключалась "языковая зона", то он терял способность изъясняться на обоих и это верно для любого случая, кроме того, когда один язык был буквенный, а второй – иероглифический. Отключение мозга можно реализовать не только варварски-хирургическими методами, но и простым наркозом (наркотизацией), который подается локально на какую-то область мозга. Можно, напротив, отдельно стимулировать какие-то участки электрическими импульсами, это еще проще технически. Второй факт еще интереснее. Если японец получает повреждение мозга: левой или правой его части, то после этого он часто может разучиться читать на слоговой азбуке (кане), сохраняя способность читать на иероглифической (кандзи) и наоборот. ) И это иногда проявляется на совершенно смешных бытовых уровнях, например, попытке по буквам назвать свою фамилию или выдать правильную транскрипцию какого-либо слова.
читать дальшеНу, вот имя Ваня нет смысла передавать английскими "ви-эй-эн-вай-эй", поскольку каждый из этих звуков будет записан не одной буквой, а двумя: слогом. И иначе невозможно, потому что при всем желании нельзя сделать то, чего у тебя и в голове-то нет.
Примерно так же с японской живописью. И связано это тоже с языком и письменностью. Но с иероглифами. Начнем, с каллиграфии. Что такое иероглиф? Это значок, который подразумевает огромное море информации. Даже руны не имели столько интерпретаций, сколько их имеет сложный иероглиф. Попробуйте взять ручку в руки и написать на бумаге любое предложение. В голове оно и прозвучит. Вы будете выводить буквы, а они будут повторно "звучать" в голове. Попробуйте подумать о чем-то другом, и вы тут же собьетесь.
А теперь представьте, что вы рисуете иероглиф, и у вас в голове не звук и не буква, и даже не слово, а целая картинка появляется. И еще один иероглиф… Уже почти целая история, а ведь на листе всего два значка… Удивительно ли после этого, что три строчки хайку оказываются столь емкими для передачи картинок? Ведь именно этим хайку и славится – он передает не столько смысл, сколько образ, ассоциативный ряд, причем такой, что его должны все понять. Или хотя бы те, кто знает о чем речь (ну, чтобы не гадали, где находится река, скажем, Тацуми, и связана ли она с Фудзи).
Удивительно ли после этого, что японская живопись кажется смазанной и невыразительной? Для народа, который способен картинку передать лишенными смысла мелкими пиктограммами, любая живопись – уже целый мир. Но тем, кто не привык столь осторожно и кропотливо разглядывать текст, размышляя по пути о его смысле и сути, конечно же, кажется, что в картинах мало красок и деталей.
Отчасти, конечно, это похоже на те времена, когда человек не умел писать вовсе, и все изображал картинками, через это прошли все, но на Востоке это задержалось долее всего и получило, в результате, очень любопытное развитие.
Но в результате то, что у любого европейца обычно разделено, - образное и логическое мышление, у японца слито. Письмо (знак, логос) и картина – это нечто единое, а не раздельное (вообще-то говорят, у них даже всегда действуют оба полушария мозга, а не одно, может, в этом дело?
)
Странно ли после этого, что фон в японской живописи почти всегда представляет из себя линию? То ли горы, то ли дерево, то ли еще один иероглиф. В связи с чем столь странный и оригинальный для европейца жанр э-ута (я тут добавил ссылку на керамику в этом стиле, чтобы было понятно, о чем речь - pieces-of-universe), который означает, что часть стихотворения изображается картинкой, а часть иероглифами это не интересное совмещение двух противоположных жанров, а что-то очень близкое и почти естественное. Ну, как бы если бы вы не смогли все изобразить иероглифом, и часть заменили картинкой или наоборот. Помните, как часто можно видеть на японском холсте какие-нибудь левые иероглифы? Иногда они даже выглядят как какие-нибудь элементы пейзажа, иногда пейзаж как иероглифы, наконец, иногда они вообще как-то не воспринимаются нашим глазом и очень даже зря. Это не разные вещи, это одно и то же – вот какой любопытный вывод напрашивается при изучении лингвистических особенностей и производимых ими физиологических изменений мозга. И поэтому в Японии так невероятно слились все три возможных здесь жанра – живопись, каллиграфия и поэзия.
Что еще можно заметить особенного в японской живописи? Раз-два-три, ну?
Не угадали.
Отсутствие иллюзий. Посмотрите на европейские картины. Вспомните, в конце концов, школьные уроки рисования. Да ладно, вспомните, как красиво каждый из нас разрисовывал объемными буквами школьный учебник и наносил при этом что…? Правильно, тень. Тень, перспектива, пластическая анатомия и прочие хитрые методы европейской живописи напрочь отсутствуют в живописи китайской или японской. Смотрите сами, это легко заметить, если знать, на что смотреть.
Хуже того, судя по всему, почти на всем протяжении японской истории живописи, мысль о необходимости иллюзий так и не посетила их замечательно симметрично развитые полушария мозга, поэтому в японской живописи нет ничего похожего на эти приемы. Почему? Искусствоведение полагает, что все дело в том, что японская картина – она сама как иероглиф, не может существовать без логического смысла (это называется термином "предметная реальность"). Ну, а раз нужен смысл, то зачем его прятать под иллюзорной действительностью?
Если коротко пройтись по истории японской живописи, то надо вспомнить опять-таки историю вообще. Страна находилась под китайским доминирующим во всем правлением примерно до 10 века нашей эры, а это означает, что истоки японской живописи следует искать в китайской. В те времена в Китае был активен буддизм, доминировало направление, которое называется кара-э.
Века с десятого Япония начинает проявлять себя самостоятельной страной, а внутри нее появляется новый жанр ямато-э, причем достаточно отличный от всех вариантов китайского. Первые картины в этом жанре были попросту росписью складных ширм, сдвижных экранов и т.п., потом уже появились свитки эмакимоно, растянутые на много метров по горизонтали и полностью расписанные, и "мелкие" соси – примерно любимого формата А4, т.е. принтерного листа. Вот это самое "потом", т.е. эмакимоно появились в 12 веке, и именно на них изображены иллюстрации к классическим японским романам легендарной эпохи Хэйан: "Гэндзи моногатари" ("Повесть о Гэндзи", история похождений блистательного принца Гэндзи и его приключениях, кстати, книга считается первым романом в мировой литературе, хотя я лично оспорила бы этот факт, ткнув пальцем в "Махабхарату" или даже более позднюю "Рамаяну").
В 7-м веке японцы стали контактировать с континентом, по сути с тем же Китаем и немного с Кореей. Если говорить о каких-то технических деталях, то в это время оттуда вытаскивается искусство изготовления туши, красок, бумаги и т.п. Кроме того, в страну снова заносится буддизм, который, кроме всего прочего, требует некоторого развития искусств религиозного направления. Вот те самые эмакимоно часто рассказывали о похождениях буддийских священниках, о самом Будде, сцены из притч и т.п., и примерно с 10-го века профессии художественных направлений неожиданно получают повышенный спрос, который, как известно, рождает предложение. Даже в 7-м веке уже было деление на мастеров и подмастерьев, а уж в 12-13 веках, когда картина растягивалась на многие метры…
Посмотреть творения 7-х веков и чуть позже лет можно на примере росписей ковчега Тамамуси из храма Хорюдзи. Несложно видеть, что это очень простые рисунки, выполненные на черном фоне тремя красками: желтой, красной и зеленой. Кстати, можно обнаружить очень даже любопытное сходство храмовых росписей с индийскими росписями. Нет, конечно же, если вспомнить, что буддизм пришел из Индии, ничего удивительного в этом найти нельзя, а вот если посмотреть, как менялись картинки за эти полтысячелетия – очень даже и можно. Но я сегодня не об этом, хотя подобные следы одной культуры в другой – моя любимая тема.
И все же, если проследить, как меняется ситуация от 7 к 12 веку, то можно заметить, что хотя краски становятся более яркими, сами рисунки все еще очень простые по своему изображению и очень статичные. Посмотрите, даже те из них, которые изображают людей, вроде бы в движении, на самом деле совершенно застывшие.
Но это, разумеется, довольно быстро получило свое развитие и лучшие шедевры того времени уже вполне по-европейски выразительны.
В 8-м веке в Японии начинается то, что в Европе называют пейзажной и жанровой живописью. Логично, в общем-то, она всегда появляется после обычных человеческих фигур. Примерно еще через сто лет, в 9-м веке в моду входят изображения мандалы. Мандала – это буддистский алтарь (собственно, перевод с санскрита это и означает). Только Япония – бедная страна и всегда такой была, об этом тоже нужно помнить, когда речь заходит о японских жанрах искусства вообще и живописи в частности. Поэтому построить себе полноценную мандалу, да еще, как это и положено, золотую, яшмовую и вообще дорогую было сложно, а то и невозможно. А вот нарисовать на фиолетовом шелке мандалу серебром и золотом было уже не так сложно, храмы и монастыри могли себе это позволить. Любопытно, что одна из сект Махаяны (все помнят, что это одно из основных направлений в буддизме, суть которого в том, что достичь просветления может любой на любом месте, а не очень специальные люди очень специальными методами? Кто не помнит, может снова перечитать мои индийские лекции) в те времена попросту заявила, что для того, чтобы достичь просветления, достаточно найти "правильное" изображение Будды или одного из бодхисатв (это такие специальные святые, которые достигли просвещения, но не удалились блаженствовать в нирване, а остались следить за нами, грешными). Правда, никто не знает, какое же это самое "истинное" изображение, но если все же его достичь… В результате, художники, верившие в это самое направление мёо, чего только не пробовали, чтобы этого просветления достичь. Некоторые даже рисовали бодхисатву, охваченного пламенем, но спасающего государства (храм Кон-гобудзи).
К 10-12 векам большинство светских картин рисовалось уже в ямато-э, хотя культовые изображения полагалось делать в кара-э. А еще распространился способ рисования золотой фольгой (контур рисунка наносился именно таким образом).
Уф…
Ну, осталось примерно треть сказать от уже сказанного. И можно переходить к подробностям.
Основных направлений классической японской живописи два. И в китайской тоже два. В японской они называются "кохицу" и "ся и", в китайской – "гунби" и "сё и". Если переводить это дословно, то первое будет означать тщательную кисть (тонкую кисть), а второе – "письмо сути", т.е. некое выражение главной идеи. Для Японии это деление очень четко заметно, особенно если посмотреть на мастеров разных школ.
Ямато-э, тоса, укиё-э дружно любили "кохицу", суйбокуга, дзэнга, нанга – "ся". Разница заметна невооруженным и непрофессиональным глазом, достаточно сравнить те и другие картины.
Конечно, были попытки и соединить обе школы – не считайте, что японцы развивались как-то сильно иначе, они делали все то же самое, что и наши художники. Можно назвать троих людей, пытавшихся это проделать: Юань Цзи, жившего в 1642-1718 гг (во времена Ньютона) и парочка современников – Ван Ючжэн, Ци Байши. Сие слияние носит название гун цзян се, что означает примерно "тщательность наравне с письмом", "равные тщательность и наличие идеи (письма)". Иногда это звучит как цзяньгун дайсе.
Правда для того, чтобы цзяньгун дайсе реализовать, принцип ся приходится трактовать намного шире, просто как задачу выразить некую суть в любой стилистической манере. Это для Японии тоже не новость, поскольку у них есть такая штука как сешэнь ("написание души"), так что попытка чего-то такое изобразить для них совсем новой идеей нельзя назвать.
Кстати, искусствоведы и люди, любящие, как и я, во всем искать свои параллели, усматривают прямые связи между инь-ян и кохицу-ся. Инь это как бы кохицу, а ян как бы ся. По правде сказать, мне это кажется несколько надуманным, поскольку идея "единства и борьбы противоположеностей" приходила в голову, похоже всем философам Земли, а не только китайским или Гегелю. Зато вот другая аналогия, скорее всего верна. Это аналогиям между стилями живописи и стилями письма. Скоропись – это сё ("цаошу"), а церемониальное "правильное" письмо ("уставное письмо" "кайшу" или "чжэншу") – это аналог "гунби"-"кохицу".
Если вы еще не запутались в сё и кохицу, то я подкину еще два термина: ики и суй. Это терминология периода Эдо (смотрите Гугл или Яндекс, я почти обещаю как-нибудь написать периодизацию Японии, но пока лениво). В Японии появились богачи, способные оценить искусство. Это, на самом деле, ключевой момент в истории каждой страны, поскольку не будь в Италии Медичи, которые сначала погрязли в хитросплетениях интриг, отравлениях и прочих морально-сомнительных действиях, а потом решили создавать город искусства для эстетических потребностей. Так вот, такие люди появились и в Японии, да еще и в Японии буддистской. Они стали искать изысканность в манерах поведения, образе жизни, все такое прочее. Причем, полагалось, что все эти замечательные человеческие свойства они обретали после того, как познавали всю глубину горечи человеческого бытия. Вот такая вот изысканность плюс способность к состраданию и восприятию красоты мира – это суй. Нельзя сказать, что суй – это чистое созерцание, поскольку оно подразумевало и способность стать лидером в нужный момент.
Ики – это манеры. Общение, поведение, одежда и т.п. человека с "высокой душой". Т.е. внутри у человека философия суй, а ики – то, что будут видеть снаружи. Кстати, гейши – это тоже принципы суй и ики.
Слияние принципов породило какой стиль? С трех раз
Укиё-э. 11-12 века, появляются портреты, заметили? Портреты – это с одной стороны светская живопись, с другой попытка отобразить ики и через нее показать суй. Дошло до того, что профессиональные художники перекочевали в чистые светские жанры, и давай рисовать на ширмах и сёдзи.
Ну, в общем, можно считать, что дальше еще полтысячелетия ничего не происходило. Почему? Тому есть много причин. В 1185 г. Минамото победил Тайра, в стране быстро воцарился хаос междуусобных войн, отбросивших Японию далеко назад от благодатного Хэйана. Только с приходом к власти военных – сёгуната, в стране восстановилось некоторое равновесие, но искусства не получают развития. Возможно, потому, что в стране довольно жесткие правила поведения, а для развития искусств, да еще и для слияния разных жанров, нужен некий полет души.
Я бы остановилась на этом, если бы не Хокусай, которого нельзя не упомянуть.
Укиё-э живет довольно долго, вплоть до 18-го века, где она взрывается Судзуки Харунобу, жившем в 1725-1770г. Этот нехороший человек решил прекратить рисовать исключительно разные вещи и кистью, взял да и использовал нисики-э, технику цветной печати (она же Эдо-э или "картинки из Эдо", "парчовые картинки"). Конечно, это была целая революция и свершилась она в 1764 г.
А через шесть лет, в 1770 г. или чуть раньше (как раз к году смерти Харунобу), еще два человека возродили жанр якуся-э, который подразумевал, что актеры японских театров (тоже еще одна длинная тема для рассказа) могут выступить прототипами личностей.
Нет, пара слов нужна для пояснения.
Итак, японский театр. В нем несколько человек играют ключевые роли, остальные надевают маски. Самое главное, что актер, как и в Европе, считается полностью перевоплотившимся в маску или главного героя. Только тут связь еще и откровенно мистическая – не только актер "вдыхает" жизнь в героя, но и он влияет на актера. Ну, а жанр живописи подразумевал, что актер может быть отражением героя. А, значит, можно не рисовать легендарного принца Гэндзи, скажем, а нарисовать актера, его играющего, вот и все. Если посмотреть на более ранние гравюры, то там актеры вообще почти неразличимы "лицами", часто просто изображаются маски, а на одежде – личный герб. Это и было единственное, чем их можно было отличить.
Так вот, Кацукава Сюнсё (1726—1793) и Иппицусай Бунте стали теми людьми, которые стали рисовать их иначе. Это вроде бы мелкий эпизод в японской живописи, а только Кацукава Сюнсё имел ученика – тоже Кацукава Сюнэя (частый случай, когда ученик берет имя учителя, думаю и в этом случае играл свою роль). Кацукава Сюнэй (1762-1819) тоже стал знаменитым художником и преемником Сюнсё. А в свою очередь тоже обзавелся не менее знаменитым учеником, великим мастером укиё-э – Кацусика Хокусаем (1760-1849). Если смотреть его ранние работы, то влияние Сюнэя несомненно.
Вообще конец 18 - начало 19 веков стало очередным расцветом укиё-э, некоторые даже считают, что это его золотой век. Создавались тысячи картин-гравюр, в историю вошли десятки великих художников, а уж общее их число равнялось нескольким сотням.
В это время популярными темами становятся и женская красота, которую начинают изображать Китао Сигэмаса и Исода Корюсай, и пейзаж, где равных Хокусаю просто нет (в мире самыми известными его работами считаются "Хокусай манга" и "Фугаку сандзюроккэй" (36 видов "Фудзи")). Хокусай, как и всякий великий мастер, вобрал в себя все, что предлагала японская и китайская история живописи. Тут можно увидеть и школу Римпа, и Тосу, и Каноо и даже манеры живописи Западной Европы, уже ставшие известными к тому времени в Японии.
Уффффффффффф
Пока все.
URL записиМучаюсь я, понимаете, новым дизайном в японском стиле, а в силу этого ...
Оригинал тут: eisei-ao.livejournal.com/5385.html (мой)
Японская живопись вещь довольно забавная, такая же, по сути, как и японский язык. Поскольку японская азбука – слоговая, то традиционного биения слова на буквы у них нет, а значит, мышление работает несколько иначе, чем у владельцев буквенных азбук. (Кстати, это медицинский факт, который легко доказывался "отключением" некоторых зон мозга. Если человек знал два языка, а отключалась "языковая зона", то он терял способность изъясняться на обоих и это верно для любого случая, кроме того, когда один язык был буквенный, а второй – иероглифический. Отключение мозга можно реализовать не только варварски-хирургическими методами, но и простым наркозом (наркотизацией), который подается локально на какую-то область мозга. Можно, напротив, отдельно стимулировать какие-то участки электрическими импульсами, это еще проще технически. Второй факт еще интереснее. Если японец получает повреждение мозга: левой или правой его части, то после этого он часто может разучиться читать на слоговой азбуке (кане), сохраняя способность читать на иероглифической (кандзи) и наоборот. ) И это иногда проявляется на совершенно смешных бытовых уровнях, например, попытке по буквам назвать свою фамилию или выдать правильную транскрипцию какого-либо слова.
читать дальшеНу, вот имя Ваня нет смысла передавать английскими "ви-эй-эн-вай-эй", поскольку каждый из этих звуков будет записан не одной буквой, а двумя: слогом. И иначе невозможно, потому что при всем желании нельзя сделать то, чего у тебя и в голове-то нет.
Примерно так же с японской живописью. И связано это тоже с языком и письменностью. Но с иероглифами. Начнем, с каллиграфии. Что такое иероглиф? Это значок, который подразумевает огромное море информации. Даже руны не имели столько интерпретаций, сколько их имеет сложный иероглиф. Попробуйте взять ручку в руки и написать на бумаге любое предложение. В голове оно и прозвучит. Вы будете выводить буквы, а они будут повторно "звучать" в голове. Попробуйте подумать о чем-то другом, и вы тут же собьетесь.
А теперь представьте, что вы рисуете иероглиф, и у вас в голове не звук и не буква, и даже не слово, а целая картинка появляется. И еще один иероглиф… Уже почти целая история, а ведь на листе всего два значка… Удивительно ли после этого, что три строчки хайку оказываются столь емкими для передачи картинок? Ведь именно этим хайку и славится – он передает не столько смысл, сколько образ, ассоциативный ряд, причем такой, что его должны все понять. Или хотя бы те, кто знает о чем речь (ну, чтобы не гадали, где находится река, скажем, Тацуми, и связана ли она с Фудзи).
Удивительно ли после этого, что японская живопись кажется смазанной и невыразительной? Для народа, который способен картинку передать лишенными смысла мелкими пиктограммами, любая живопись – уже целый мир. Но тем, кто не привык столь осторожно и кропотливо разглядывать текст, размышляя по пути о его смысле и сути, конечно же, кажется, что в картинах мало красок и деталей.
Отчасти, конечно, это похоже на те времена, когда человек не умел писать вовсе, и все изображал картинками, через это прошли все, но на Востоке это задержалось долее всего и получило, в результате, очень любопытное развитие.
Но в результате то, что у любого европейца обычно разделено, - образное и логическое мышление, у японца слито. Письмо (знак, логос) и картина – это нечто единое, а не раздельное (вообще-то говорят, у них даже всегда действуют оба полушария мозга, а не одно, может, в этом дело?
)Странно ли после этого, что фон в японской живописи почти всегда представляет из себя линию? То ли горы, то ли дерево, то ли еще один иероглиф. В связи с чем столь странный и оригинальный для европейца жанр э-ута (я тут добавил ссылку на керамику в этом стиле, чтобы было понятно, о чем речь - pieces-of-universe), который означает, что часть стихотворения изображается картинкой, а часть иероглифами это не интересное совмещение двух противоположных жанров, а что-то очень близкое и почти естественное. Ну, как бы если бы вы не смогли все изобразить иероглифом, и часть заменили картинкой или наоборот. Помните, как часто можно видеть на японском холсте какие-нибудь левые иероглифы? Иногда они даже выглядят как какие-нибудь элементы пейзажа, иногда пейзаж как иероглифы, наконец, иногда они вообще как-то не воспринимаются нашим глазом и очень даже зря. Это не разные вещи, это одно и то же – вот какой любопытный вывод напрашивается при изучении лингвистических особенностей и производимых ими физиологических изменений мозга. И поэтому в Японии так невероятно слились все три возможных здесь жанра – живопись, каллиграфия и поэзия.
Что еще можно заметить особенного в японской живописи? Раз-два-три, ну?
Не угадали.
Отсутствие иллюзий. Посмотрите на европейские картины. Вспомните, в конце концов, школьные уроки рисования. Да ладно, вспомните, как красиво каждый из нас разрисовывал объемными буквами школьный учебник и наносил при этом что…? Правильно, тень. Тень, перспектива, пластическая анатомия и прочие хитрые методы европейской живописи напрочь отсутствуют в живописи китайской или японской. Смотрите сами, это легко заметить, если знать, на что смотреть.
Хуже того, судя по всему, почти на всем протяжении японской истории живописи, мысль о необходимости иллюзий так и не посетила их замечательно симметрично развитые полушария мозга, поэтому в японской живописи нет ничего похожего на эти приемы. Почему? Искусствоведение полагает, что все дело в том, что японская картина – она сама как иероглиф, не может существовать без логического смысла (это называется термином "предметная реальность"). Ну, а раз нужен смысл, то зачем его прятать под иллюзорной действительностью?
Если коротко пройтись по истории японской живописи, то надо вспомнить опять-таки историю вообще. Страна находилась под китайским доминирующим во всем правлением примерно до 10 века нашей эры, а это означает, что истоки японской живописи следует искать в китайской. В те времена в Китае был активен буддизм, доминировало направление, которое называется кара-э.
Века с десятого Япония начинает проявлять себя самостоятельной страной, а внутри нее появляется новый жанр ямато-э, причем достаточно отличный от всех вариантов китайского. Первые картины в этом жанре были попросту росписью складных ширм, сдвижных экранов и т.п., потом уже появились свитки эмакимоно, растянутые на много метров по горизонтали и полностью расписанные, и "мелкие" соси – примерно любимого формата А4, т.е. принтерного листа. Вот это самое "потом", т.е. эмакимоно появились в 12 веке, и именно на них изображены иллюстрации к классическим японским романам легендарной эпохи Хэйан: "Гэндзи моногатари" ("Повесть о Гэндзи", история похождений блистательного принца Гэндзи и его приключениях, кстати, книга считается первым романом в мировой литературе, хотя я лично оспорила бы этот факт, ткнув пальцем в "Махабхарату" или даже более позднюю "Рамаяну").
В 7-м веке японцы стали контактировать с континентом, по сути с тем же Китаем и немного с Кореей. Если говорить о каких-то технических деталях, то в это время оттуда вытаскивается искусство изготовления туши, красок, бумаги и т.п. Кроме того, в страну снова заносится буддизм, который, кроме всего прочего, требует некоторого развития искусств религиозного направления. Вот те самые эмакимоно часто рассказывали о похождениях буддийских священниках, о самом Будде, сцены из притч и т.п., и примерно с 10-го века профессии художественных направлений неожиданно получают повышенный спрос, который, как известно, рождает предложение. Даже в 7-м веке уже было деление на мастеров и подмастерьев, а уж в 12-13 веках, когда картина растягивалась на многие метры…
Посмотреть творения 7-х веков и чуть позже лет можно на примере росписей ковчега Тамамуси из храма Хорюдзи. Несложно видеть, что это очень простые рисунки, выполненные на черном фоне тремя красками: желтой, красной и зеленой. Кстати, можно обнаружить очень даже любопытное сходство храмовых росписей с индийскими росписями. Нет, конечно же, если вспомнить, что буддизм пришел из Индии, ничего удивительного в этом найти нельзя, а вот если посмотреть, как менялись картинки за эти полтысячелетия – очень даже и можно. Но я сегодня не об этом, хотя подобные следы одной культуры в другой – моя любимая тема.
И все же, если проследить, как меняется ситуация от 7 к 12 веку, то можно заметить, что хотя краски становятся более яркими, сами рисунки все еще очень простые по своему изображению и очень статичные. Посмотрите, даже те из них, которые изображают людей, вроде бы в движении, на самом деле совершенно застывшие.
Но это, разумеется, довольно быстро получило свое развитие и лучшие шедевры того времени уже вполне по-европейски выразительны.
В 8-м веке в Японии начинается то, что в Европе называют пейзажной и жанровой живописью. Логично, в общем-то, она всегда появляется после обычных человеческих фигур. Примерно еще через сто лет, в 9-м веке в моду входят изображения мандалы. Мандала – это буддистский алтарь (собственно, перевод с санскрита это и означает). Только Япония – бедная страна и всегда такой была, об этом тоже нужно помнить, когда речь заходит о японских жанрах искусства вообще и живописи в частности. Поэтому построить себе полноценную мандалу, да еще, как это и положено, золотую, яшмовую и вообще дорогую было сложно, а то и невозможно. А вот нарисовать на фиолетовом шелке мандалу серебром и золотом было уже не так сложно, храмы и монастыри могли себе это позволить. Любопытно, что одна из сект Махаяны (все помнят, что это одно из основных направлений в буддизме, суть которого в том, что достичь просветления может любой на любом месте, а не очень специальные люди очень специальными методами? Кто не помнит, может снова перечитать мои индийские лекции) в те времена попросту заявила, что для того, чтобы достичь просветления, достаточно найти "правильное" изображение Будды или одного из бодхисатв (это такие специальные святые, которые достигли просвещения, но не удалились блаженствовать в нирване, а остались следить за нами, грешными). Правда, никто не знает, какое же это самое "истинное" изображение, но если все же его достичь… В результате, художники, верившие в это самое направление мёо, чего только не пробовали, чтобы этого просветления достичь. Некоторые даже рисовали бодхисатву, охваченного пламенем, но спасающего государства (храм Кон-гобудзи).
К 10-12 векам большинство светских картин рисовалось уже в ямато-э, хотя культовые изображения полагалось делать в кара-э. А еще распространился способ рисования золотой фольгой (контур рисунка наносился именно таким образом).
Уф…
Ну, осталось примерно треть сказать от уже сказанного. И можно переходить к подробностям.
Основных направлений классической японской живописи два. И в китайской тоже два. В японской они называются "кохицу" и "ся и", в китайской – "гунби" и "сё и". Если переводить это дословно, то первое будет означать тщательную кисть (тонкую кисть), а второе – "письмо сути", т.е. некое выражение главной идеи. Для Японии это деление очень четко заметно, особенно если посмотреть на мастеров разных школ.
Ямато-э, тоса, укиё-э дружно любили "кохицу", суйбокуга, дзэнга, нанга – "ся". Разница заметна невооруженным и непрофессиональным глазом, достаточно сравнить те и другие картины.
Конечно, были попытки и соединить обе школы – не считайте, что японцы развивались как-то сильно иначе, они делали все то же самое, что и наши художники. Можно назвать троих людей, пытавшихся это проделать: Юань Цзи, жившего в 1642-1718 гг (во времена Ньютона) и парочка современников – Ван Ючжэн, Ци Байши. Сие слияние носит название гун цзян се, что означает примерно "тщательность наравне с письмом", "равные тщательность и наличие идеи (письма)". Иногда это звучит как цзяньгун дайсе.
Правда для того, чтобы цзяньгун дайсе реализовать, принцип ся приходится трактовать намного шире, просто как задачу выразить некую суть в любой стилистической манере. Это для Японии тоже не новость, поскольку у них есть такая штука как сешэнь ("написание души"), так что попытка чего-то такое изобразить для них совсем новой идеей нельзя назвать.
Кстати, искусствоведы и люди, любящие, как и я, во всем искать свои параллели, усматривают прямые связи между инь-ян и кохицу-ся. Инь это как бы кохицу, а ян как бы ся. По правде сказать, мне это кажется несколько надуманным, поскольку идея "единства и борьбы противоположеностей" приходила в голову, похоже всем философам Земли, а не только китайским или Гегелю. Зато вот другая аналогия, скорее всего верна. Это аналогиям между стилями живописи и стилями письма. Скоропись – это сё ("цаошу"), а церемониальное "правильное" письмо ("уставное письмо" "кайшу" или "чжэншу") – это аналог "гунби"-"кохицу".
Если вы еще не запутались в сё и кохицу, то я подкину еще два термина: ики и суй. Это терминология периода Эдо (смотрите Гугл или Яндекс, я почти обещаю как-нибудь написать периодизацию Японии, но пока лениво). В Японии появились богачи, способные оценить искусство. Это, на самом деле, ключевой момент в истории каждой страны, поскольку не будь в Италии Медичи, которые сначала погрязли в хитросплетениях интриг, отравлениях и прочих морально-сомнительных действиях, а потом решили создавать город искусства для эстетических потребностей. Так вот, такие люди появились и в Японии, да еще и в Японии буддистской. Они стали искать изысканность в манерах поведения, образе жизни, все такое прочее. Причем, полагалось, что все эти замечательные человеческие свойства они обретали после того, как познавали всю глубину горечи человеческого бытия. Вот такая вот изысканность плюс способность к состраданию и восприятию красоты мира – это суй. Нельзя сказать, что суй – это чистое созерцание, поскольку оно подразумевало и способность стать лидером в нужный момент.
Ики – это манеры. Общение, поведение, одежда и т.п. человека с "высокой душой". Т.е. внутри у человека философия суй, а ики – то, что будут видеть снаружи. Кстати, гейши – это тоже принципы суй и ики.
Слияние принципов породило какой стиль? С трех раз
Укиё-э. 11-12 века, появляются портреты, заметили? Портреты – это с одной стороны светская живопись, с другой попытка отобразить ики и через нее показать суй. Дошло до того, что профессиональные художники перекочевали в чистые светские жанры, и давай рисовать на ширмах и сёдзи.
Ну, в общем, можно считать, что дальше еще полтысячелетия ничего не происходило. Почему? Тому есть много причин. В 1185 г. Минамото победил Тайра, в стране быстро воцарился хаос междуусобных войн, отбросивших Японию далеко назад от благодатного Хэйана. Только с приходом к власти военных – сёгуната, в стране восстановилось некоторое равновесие, но искусства не получают развития. Возможно, потому, что в стране довольно жесткие правила поведения, а для развития искусств, да еще и для слияния разных жанров, нужен некий полет души.
Я бы остановилась на этом, если бы не Хокусай, которого нельзя не упомянуть.
Укиё-э живет довольно долго, вплоть до 18-го века, где она взрывается Судзуки Харунобу, жившем в 1725-1770г. Этот нехороший человек решил прекратить рисовать исключительно разные вещи и кистью, взял да и использовал нисики-э, технику цветной печати (она же Эдо-э или "картинки из Эдо", "парчовые картинки"). Конечно, это была целая революция и свершилась она в 1764 г.
А через шесть лет, в 1770 г. или чуть раньше (как раз к году смерти Харунобу), еще два человека возродили жанр якуся-э, который подразумевал, что актеры японских театров (тоже еще одна длинная тема для рассказа) могут выступить прототипами личностей.
Нет, пара слов нужна для пояснения.
Итак, японский театр. В нем несколько человек играют ключевые роли, остальные надевают маски. Самое главное, что актер, как и в Европе, считается полностью перевоплотившимся в маску или главного героя. Только тут связь еще и откровенно мистическая – не только актер "вдыхает" жизнь в героя, но и он влияет на актера. Ну, а жанр живописи подразумевал, что актер может быть отражением героя. А, значит, можно не рисовать легендарного принца Гэндзи, скажем, а нарисовать актера, его играющего, вот и все. Если посмотреть на более ранние гравюры, то там актеры вообще почти неразличимы "лицами", часто просто изображаются маски, а на одежде – личный герб. Это и было единственное, чем их можно было отличить.
Так вот, Кацукава Сюнсё (1726—1793) и Иппицусай Бунте стали теми людьми, которые стали рисовать их иначе. Это вроде бы мелкий эпизод в японской живописи, а только Кацукава Сюнсё имел ученика – тоже Кацукава Сюнэя (частый случай, когда ученик берет имя учителя, думаю и в этом случае играл свою роль). Кацукава Сюнэй (1762-1819) тоже стал знаменитым художником и преемником Сюнсё. А в свою очередь тоже обзавелся не менее знаменитым учеником, великим мастером укиё-э – Кацусика Хокусаем (1760-1849). Если смотреть его ранние работы, то влияние Сюнэя несомненно.
Вообще конец 18 - начало 19 веков стало очередным расцветом укиё-э, некоторые даже считают, что это его золотой век. Создавались тысячи картин-гравюр, в историю вошли десятки великих художников, а уж общее их число равнялось нескольким сотням.
В это время популярными темами становятся и женская красота, которую начинают изображать Китао Сигэмаса и Исода Корюсай, и пейзаж, где равных Хокусаю просто нет (в мире самыми известными его работами считаются "Хокусай манга" и "Фугаку сандзюроккэй" (36 видов "Фудзи")). Хокусай, как и всякий великий мастер, вобрал в себя все, что предлагала японская и китайская история живописи. Тут можно увидеть и школу Римпа, и Тосу, и Каноо и даже манеры живописи Западной Европы, уже ставшие известными к тому времени в Японии.
Уффффффффффф
Пока все.
-
-
12.01.2011 в 02:33-
-
16.02.2011 в 12:10