Наверное, типичный вопрос...

[Магда]

Надеюсь, мне кто-нибудь сможет помочь в определении "что же там написано".
Ситуация такая - есть металлическая фурнитура, которую собираюсь использовать для аксессуаров. Но очень бы не хотелось ставить их носителя в неудобное положение - понятия не имею, что на этой фурнитуре "написано". Возможно - это бессмысленные закорючки, возможно, что они как-то переводятся...
Пожалуйста, если кто-то может - поясните не/осмысленность/перевод сабжа и есть ли там вообще верх/низ?))
Фигнюшки мелкие, поэтому картинка большая

- кладу её под море...

@темы: символы, арт, язык/письменность

---

[Elu Laitinen]

Полагаю, что эти рисунки иллюстрируют дневник японской девочки.

@темы: интересности

---

[Elu Laitinen]

Двухтысячелетняя сакура

@темы: фото

---

Ножи Харуми Хироямы

[Elu Laitinen]

Харуми Хирояма - известная создательница ножей из Японии. Она выпускает не более 15 ножей в год, что говорит о качестве работы. В своей работе она использует ценные породы дерева, перламутр, кораллы, золото и серебро, кость.



Смотреть работы

@темы: арт, оружие/доспехи

---

Геворг Мирзаян - Острова подождут

[Ashia Nova]

Статья из журнала "Эксперт" 19-2009

Вопрос о Южных Курилах перестал играть роль раздражителя, для полномасштабного российско-японского сотрудничества больше нет серьезных препятствий

Вроде ничего необычного. Во время визита в Японию премьер Владимир Путин и его японский визави Таро Асо подписали ряд соглашений о сотрудничестве в экономической, ядерной и правоохранительной сферах. Японцы запланировали инвестиции в Сибири и на Дальнем Востоке.

"Тем не менее"

Тем не менее эти соглашения — свидетельство большого продвижения в двусторонних отношениях. До недавнего времени подобный масштаб сотрудничества представить было просто невозможно. Раньше Токио отказывался идти на любые серьезные контакты с Москвой до решения «территориальной проблемы» — возвращения под японскую юрисдикцию «северных территорий», включающих южнокурильские острова Итуруп, Кунашир, Шикотан и Хабомаи.

Сегодня мы видим: изменилась не про¬сто позиция Японии, изменилась сама атмосфера переговоров. Японские политики если не на словах, то на деле готовы отложить вопросы с островами в сторону и заниматься нормализацией политико-экономических отношений с Россией. Основная причина поворота — изменение геополитической ситуации в регионе, и прежде всего мощный подъем Китая.

Страх Китая

Рост Китая — главная на сегодня стратегическая проблема Японии. На фоне мирового финансового кризиса китайская экономика стала якорем для национальных экономик стран Восточной Азии. За последние несколько месяцев Народный банк Китая подписал своп-соглашения с центральными банками Южной Кореи, Гонконга, Малайзии, Индонезии и других стран на общую сумму 500 миллиардов юаней. Относительная стабильность юаня спасает от банкротства ряд региональных экспортеров и дает Китаю возможность продвигать свою денежную единицу в качестве региональной расчетной валюты. Торговые отношения с Мьянмой уже осуществляются в юанях. Все это серьезно угрожает экономическому лидерству японского капитала в Восточной Азии.
Рост Китая — проблема для Японии и политическая. Она обусловлена закатом американского владычества в мире. Постепенно уходящие из Восточной Азии американцы уже начали передавать роль регионального лидера Пекину. В этой ситуации Япония оказывается в одиночестве перед угрозой китайской экспансии. Гарантии американского щита слабеют, а сколотить региональный антикитайский союз из государств Юго-Восточной Азии и Кореи Токио не сможет. В Азии слишком сильны антияпонские настроения, связанные со зверствами императорской армии во время Второй мировой, да и Китая все побаиваются. По этой же причине Япония не может начать резкую милитаризацию и создавать ядерные средства устрашения. Она тут же превратится в регионального изгоя, а десятки лет и миллиардов долларов, потраченных на улучшение имиджа страны в Восточной Азии, окажутся выброшенными на ветер.

В этом случае единственная возможность для Токио сдержать китайскую экспансию — наладить тесные отношения с Москвой. Россия — единственная региональная держава, по своей мощи способная хоть как-то уравновесить Китай. Кроме того, инициировав масштабные инвестиции в российский сырьевой сектор, японское правительство обеспечивает поставки в свою страну необходимого сырья, снижая тем самым зависимость от ближневосточных углеводородов и африканских руд. И отсекая одновременно с этим китайцев от сибирских месторождений.

Свою роль тут сыграла и активизация российской экономической политики на Дальнем Востоке. Россию можно было игнорировать, пока ее восточные территории были предоставлены сами себе. Но после того как Москва восстановила контроль над сахалинскими энергетическими проектами, успешно реализовав их, и приступила к строительству трубопроводной системы Восточная Сибирь — Тихий океан, с ней приходиться считаться.

Временно забыли

Препятствием для полномасштабного японско-российского сотрудничества долгое время был курильский вопрос. Японцы отказывались осуществлять крупные инвестиции в Россию до тех пор, пока им не вернут острова. В общем, утром острова, вечером инвестиции.

Но в последние годы японские политики стали более практично смотреть на этот вопрос. «По мере того как Россия осуществляет свой многолетний план по развитию инфраструктуры на островах Куна-шир, Итуруп, Шикотан и группе островов Хабомаи, у Японии остается все меньше шансов на то, чтобы вернуть эти земли», — признает японская The Japan Times.

Хотя накал этой темы для «внутреннего пользования» не ослабевает (День северных территорий по-прежнему отмечается), японские официальные лица перестали начинать переговоры с любой российской делегацией, прибывающей в их страну, с разговора об островах. «Никакого прогресса в территориальном споре до сих пор не наметилось. Единственное, что остается сейчас Японии, — это укреплять связи с Россией посредством экономического сотрудничества», — уверен Кадзуро Уметсу, бывший профессор Университета Нагоя Гакуин.

Новая формула «отношений без островов» была фактически закреплена во время нынешнего визита российского премьера. «Мы ведем переговоры по мирному договору не для того, чтобы создавать условия для торгово-экономического сотрудничества, — объяснил Владимир Путин, — а развиваем сотрудничество, чтобы создать условия для заключения договора».

Впрочем, для спасения лица японской стороны Путин заявил, что на саммите G8 в Италии президент Дмитрий Медведев обсудит с Таро Асо все варианты решения проблемы островов.

Япония готова вложиться

Один из признаков смирения Токио — согласие сотрудничать с Москвой в борьбе с японскими браконьерами. До недавнего времени правительство Японии фактически потакало своим браконьерам, незаконно вылавливающим крабов и рыбу в российской акватории Охотского моря. Отча¬сти потому, что за счет пиратства жили прибрежные деревушки, а отчасти из-за непризнания за Россией прав на эту акваторию (если предположить, что Курильские острова являются японскими, то Охотское море получает статус открытого). В итоге, по данным Росрыболовства, три четверти незаконно добытых в российских водах крабов переправляется в Японию.

Во время визита Путина стороны подписали меморандум об основах дальнейшего сотрудничества в области предотвращения незаконного, несообщаемого и нерегулируемого промысла живых морских ресурсов и незаконного вывоза продукции из них. По словам экспертов, документ дает основания для того, чтобы наладить контроль за приходящими в японские порты пиратскими траулерами из российских вод.

Второй важной договоренностью стало подписание соглашения о сотрудничестве в ядерной сфере. «России открывается японский рынок топлива для атомных станций, взамен наши партнеры смогу разрабатывать новые месторождения в Якутии или на территории третьих стран. В частности, будет упрощена возможность работы "Техснабэкспорта" в Японии, дополнительные стимулы для увеличения производства получат и другие российские компании, — утверждают аналитики ИГ ОЛМА. — С точки зрения Японии увеличение доли атомной энергии может по мочь решению одной из стратегически) задач — сокращению зависимости от поставок нефти и газа из таких нестабильных регионов, как страны Персидского залива. Поэтому Япония активно участвует в освоении газовых месторождений Сахалина, а теперь, несмотря на относительную закрытость экономики, открывает возможность для совместного строительства завода по обогащению урана».

К тому же в обмен на поставки топлива Япония предоставит России новейшие ноу-хау в области строительства атомных станций. В ее планах также финансирование ряда российских проектов. Это и крупный газоперерабатывающий завод по производству метанола и других химических продуктов в Татарстане (ориентировочная стоимость 900 млн. долларов), и несколько электростанций в Сибири и на Дальнем Востоке. Сюда же входят также инвестиции в строительство газопроводе Сахалин — Хабаровск — Владивосток, из которого часть газа пойдет в Японию. Возможно, японцы примут участие и в окончании строительства нефтепровода от сибирских месторождений к Тихому океану. Все эти вложения дают японцам некоторые гарантии, что сибирские богатства не достанутся одному Китаю. Понимая важность сотрудничества с Россией, японские политики в ближайшее время, скорее всего, постараются не касаться острых вопросов в двусторонних отношениях. А обещанные переговоры по статусу островов между Таро Асо и Дмитрием Медведевым на саммите G8 превратятся лишь в обмен мнениями по поводу наиболее эффективного их освоения. Если лидеры двух стран вообще поднимут эту тему.

@темы: статьи, политика

---

японские гравюры

[Laguz]

здесь можно найти классические гравюры по дереву и книжные гравюры 18-19вв. основная тема — актёры театра кабуки, герои мифологических и исторических эпосов. репродукции представлены в хорошем качестве и разрешении(примерно 1800-2600).

www.arc.ritsumei.ac.jp/archive01/theater/html/2...

@темы: ссылки, арт, фольклор

---

[Dr_Raul]

Кабуки

Актеры Кабуки Фудзикава Томокичи 3 в роли Яэ (слева) и Ичикава Дандзюро 8 в роли Сакурамару (справа) в пьесе "Ga no Iwai". Сцена "Sugawara Denju Tenarai Kagami". октябрь 1854, Утагава Тойокуни 3.

под кат, ибо много

Пожалуй, одним из самых известных театров в Японии является Кабуки. В некотором роде Кабуки - это мистерия. Это танец на языке символов. Каждый жест в танце - условен. Каждое положение тела – как иероглиф.

Кабуки придумала танцовщица Окуни – в 1623 году она собрала труппу из актрис и танцовщиц. Кабуки был популярен у низшего класса. Само слово "Кабуки" (歌舞伎 состоит из иероглифов "песня-танец-искусный". Поначалу все роли в пьесах исполняли женщины. Но чаще всего актрисы вели довольно распутный образ жизни и были доступны всем желающим. Последующие тридцать лет власти боролись с распущенностью нравов. Когда запретили женское кабуки – на сцену вышли юноши. Впрочем, оказалось, что юноши не менее доступны для публики, чем женщины. Поэтому все роли предписывалось исполнять только взрослым мужчинам (вспомните тот же Шекспировский театр, где Ромео и Джульетту играли юноши). Это правило действует и поныне, хотя женщинам и разрешено теперь играть в Кабуки, особого отклика у зрителя это не нашло, поэтому все роли, включая женские, исполняют мужчины.
Примерно к началу 18 века жанр представлений Кабуки сформировался в том виде, в каком мы видим его теперь. Он стал более серьезным и даже завоевал популярность у преставителей высши классов.

Пьесы Кабуки состоят из следующих основных элементов: сказ, музыкальное сопровождение, драма, танец, костюмы и грим актеров, декорации и совершенно особые отношения между актерами и зрителями.
Сами пьесы - это органический сплав драматических диалогов и танца, сопровождаемых аккомпанементом барабанов, флейт, сямисена и напева рассказчика - нагаута.
Во время выступления актера в самый драматический момент из зала выкрикивают что-то вроде слогана в поддержку актера. На приведенных ниже видео вы это услышите. А еще во время пьесы актер может "выйти из роли" и напрямую обратиться к зрителям.

С точки зрения сюжета и характера действующих лиц пьесы Кабуки можно разделить на две категории:1. Историческая драма (дзидай-моно).Эти пьесы рассказывают об исторических эпизодах или представляют подвиги воинов или вельмож. Многие из них — мрачные трагедии, несколько оживленные краткими комедийными штрихами. Их герою часто приходится приносить величайшие жертвы. Например, в «Тюсингура» — одном из знаменитых спектаклей Кабуки, сюжет которого заимствован из пьесы театра Бунраку, рассказывается известное всем предание о 47 самураях, потерявших своего господина. После многих лет терпеливого ожидания и интриг эти люди отомстили за вынужденное самопожертвование своего господина, но из-за этого и сами принуждены были покончить жизнь самоубийством;2. Семейная драма (сэва-моно).В этих пьесах обычно отражена жизнь низших классов общества. В центре внимания — человек из народа. К этой категории можно отнести пьесы «Кагоцурубэ» («Куртизанка») и «Цубосака-Дэра» («Чудо в Цубосака»). В основе семейной драмы вполне реалистический сюжет. Однако нередко в пьесы такого рода включаются сцены, где действие и инсценировка становятся нереальными, большое значение уделяется таким внешним эффектам, как ораторское искусство актеров и яркие краски, а внутреннее содержание, логическая последовательность сюжета остаются в тени.

Музыка Кабуки подразделяется на несколько категорий (около 12) в зависимости от принадлежности к той или иной школе. Сегодня наиболее часто исполняется музыка «нагаута», «токивадзу», «киёмото» и «гидаю», последняя используется в драме, заимствованной из театра кукол.

Маска

Актеры кабуки первыми в Японии сняли с себя маски – принадлежность театра но. Тем не менее актеры накладывали грим, а герои пьес кабуки так и остались «масками». «Масок» три: татияку (герой), катакияку (злодей), оннагата (героиня). Каждый актер специализируется на своем типе. Пять героев: богатырь, любовник, мудрый советник, красавец смирного поведения и мудрец, терпеливый к невзгодам. Пять злодеев: бунтовщик, негодяй, негодяй, прикидывающийся мудрецом, злодей, поддающийся перевоспитанию, и просто комический дурак. Пять героинь: проститутка, благородная девушка, жена, женщина, владеющая искусством поединка на мечах, и вредная тварь. Есть еще закутанные в черное прислужники сцены, шныряющие по ходу действия среди героев; но на языке театра черный цвет означает, что персонажа попросту нет.

Ведущий актер Кабуки называется татэяку ("роль стоя") и, как правило, возглавляет труппу. Он играет благородных, идеализированных самураев, воинов, побеждающих в битвах, людей рассудительных, волевых и упорных. А поскольку саму­раи воспитывались на конфуцианской морали, предполагавшей презрение к романтической любви, подобные персонажи не могли ставить привязанность к жене или возлюбленной выше верности своему господину. Это был один из основополагающих принципов бусидо[1] — кодекса поведения воина.

Несмотря на то что кодекс бусидо и законы европейского рыцарства определяли идеал поведения и оба превыше всего ставили честь и смелость, в одном важном аспекте они существенно различались. В западном кодексе верность даме сердца ставилась выше верности господину, и средневековые рыцарские легенды изобиловали сюжетами, повествовавшими о любовных треугольниках, включавших рыцаря и жену его господина, или о бунте рыцаря против господина в защиту чести прекрасной дамы. Подобная ситуация порождалась концепцией европейского индивидуализма, согласно которой даже интересы нации не могли лишить индивида его прав. Но эта ситуация была совершенно немыслима для бусидо. В класси­ческом японском театре благородный самурай (в исполнении татэяку) неизменно приносит в жертву верности своему гос­подину жену и детей и, несмотря на душевную боль, взирает на их смерть, ничем не выдавая своих чувств.

Таковы были герои Кабуки, и стилизованные приемы игры татэяку шлифовались веками, с тем чтобы создать идеаль­ный образ самурая, образ, который, однако, отнюдь не был предназначен для самих воинов–аскетов, составлявших не бо­лее семи процентов населения феодальной Японии, — они считали Кабуки отвратительным, почти непристойным развлече­нием и избегали посещений театра. Кабуки существовал благодаря купеческому сословию городов Эдо (современный Токио) и Осаки и развивался в соответствии с его мировоззрением.

Но в то время, как представители этой социальной прослойки видели в самурае–татэяку идеал мужчины, основная масса публики, состоявшей в основном из женщин, не была удовлетворена этим образом: ведь самурай никогда не влюб­лялся. Жены и дочери купцов, так же как и гейши, которые прислуживали им, и хозяйки "чайных домиков" и ресторанов, лелеяли другой идеал — мужчины, способного шептать слова любви. Соответственно Кабуки разработал и образ нимаймэ ("второго") — персонажа, чье имя выносилось на афиши после татэяку.

Нимаймэ должен был быть красивым, но не обязательно сильным; чистым сердцем, пусть и не всегда умным. Чистей­ший тип нимаймэ называли цуккорогаси ("слабый"), потому что он производил впечатление хрупкого, беспомощного юноши, который упадет, если его слегка толкнут. Нимаймэ был всегда добр и обходителен с героиней, и, если обстоятельства заставляли ее покончить с собой, он с радостью умирал вместе с ней. Коронная сцена нимаймэ — митиюки, когда он вместе с женщиной направляется к месту их самоубийства. Эта сцена — апофеоз его игры, она сопровождается впечатляющей ми­микой лица и величественными жестами. По иронии судьбы часто его собственная наглость или беспечность толкает героиню на этот шаг, ибо общество отвергает его, она же теряет надежду выйти за него замуж.

Тот факт, что нимаймэ никогда не мог быть столь же силен или мудр, как татэяку, возможно, свидетельствовал о ком­плексе неполноценности, который испытывало купечество по отношению к самураю. В идеале в феодальной Японии родители выбирали супругов для своих сыновей и дочерей, и те, кто вступал в брак, не имели голоса в этом вопросе. Самураи строго придерживались этого обычая, но купцы, ремесленники и зажиточные крестьяне нередко отступали от него, а бедные крестьяне были свободны в выборе жен. Хотя моральные цен­ности правящего класса самураев ставились очень высоко, представители других классов симпатизировали и тем, кто не так строго придерживался этих норм. Итак, благородных людей, сильных, мудрых самураев играли татэяку; нимаймэ, напротив, исполняли роли персонажей, которые влюблялись в гейш и проституток и которые в результате неблаговидного поведения (кражи собственности хозяина, например) были вынуждены совершать самоубийство вместе с этими женщина­ми. Таким образом, несмотря на их внешнюю привлекательность, их нельзя было назвать образцом для подражания. Тем не менее, поскольку они были способны любить и доказывали, что романтическая любовь все–таки прекрасна, многие из них превосходили татэяку в популярности и даже в уважении.


Женские роли в кабуки исполняют мужчины – оннагата. Считалось, что оннагата даже более привлекательны, чем настоящие женщины, так как в своей игре они подчеркивают те черты, которые представляются мужчинам наиболее характерными признаками женственности: мягкость, хрупкость, застенчивость, кокетство. Они не играют спектакли с 7 до 10 вечера, а как бы выращивают внутри себя женскую личность, живя в ситуации контролируемой шизофрении. «Праздник девочек» они отмечают как свой собственный. Их главная профессиональная проблема – ясный мужской ум буксует в туманах и извивах женской логики. Отказаться от роли – стыдно: оннагата может сменить амплуа, а женщинам в жизни от самих себя никуда не деться. Так и живут со своей «маской» – как с женой: все про нее знают, но жалеют и любят. Оннагата, как правило, примерные отцы и мужья, а часто еще и лауреаты звания «Живое национальное достояние» Японии.

Эксцентричные костюмы, в которых сталкиваются краски, формы и детали разных эпох, обеспечили кабуки репутацию искусства дикарей – безмозглых, но артистичных. Особый аттракцион – мгновенные переодевания прямо на сцене. Они бывают двух видов: хикинуки – одежда спадает, открывая другую, когда актер дергает за шнурки, и буккаэри – слуги сцены выворачивают одежду наизнанку прямо на актере. Изнанка платья раскрывает истинную суть героя. Какую – поясняет цвет. Красная гамма означает справедливость, страстность, смелость. Синяя – хладнокровие, злость, безнравственность. Если видите коричневый – перед вами привидение.
смотреть: www.youtube.com/watch?v=72IjyxGU8sk&feature=rel...


Чемпионы по количеству париков – оннагата: за ними закреплены более сорока форм. Парики сигнализируют о состоянии героев – и в сумме костюм сообщает о герое куда больше, чем речь. Пряди волос, выпущенные вправо и влево над затылком, означают вожделение. По прядям, свисающим вдоль лица, можно отличить своенравную шлюху от кроткого ангела: хвост волос пропущен насквозь, поэтому актер может посылать сообщения, потянув за тот или другой конец и тем самым удлиняя прядь с одной или другой стороны. Разбойники и прочие асоциальные элементы носят «парик, который символизирует, что человек не стригся сто дней».

Оннагата так умели перевоплотиться в женщину, стать женственнее женщины, что на протяжении веков они были законодателями дамских нарядов, причёсок и т.п. В прежние времена от оннагата требовалось и вне сцены держаться и одеваться по-женски, чтобы не выходить из образа. Это, однако, не мешало актёрам женского амплуа обзаводиться семьями, иначе не возникали бы знаменитые династии оннагата – такие как Накамура Утаэмон или Оноэ Байко. Актеры оннагата выбривали лоб на манер сугубо мужской прически. Поэтому им приходилось на сцене пользоваться громоздкими париками, весом до 10 кг, а в жизни — повязывать голову специальным платком лилового цвета. Поэтому у оннагата было еще одно название — мурасаки боси (фиолетовые шапки). (см. картинку).


К амплуа оннагата будущие актеры готовились с раннего детства, лет с 5-6, перенимая секреты мастерства у родителей. Проникновение в женскую душу у талантливых оннагата бывает столь глубоким, что на сцене они выглядят женственнее, изящнее, соблазнительнее любых представительниц слабого пола. Более того, женщины в жизни стремились подражать не только изысканным манерам оннагата, но и фасонам и расцветке их кимоно, прическам, умению обращаться с веерами и зонтиками. Оннагата становились образцами женской моды для всей страны.

Кабуки ничего не изображает напрямую, но если на сцене мост, то это, как ни странно, просто мост. Так театр кабуки революционно отказался от абстрактных декораций но. Вращающаяся сцена позволила быстро менять декорации; специальный подиум обеспечивает живое общение актеров со зрителями. Часто декорации кабуки изображают вполне реальные городские виды. И вообще театр кабуки считался искусством актуальным. Чтобы обмануть цензоров, все зашифровывалось: если местом действия объявлялся вымышленный город по имени Камакура, речь шла о реальном городе Эдо. Публике приятно было думать, какая она хитрая и догадливая; цензоры тоже все понимали, но кусали локти.

Кстати, "Любование кленовыми листьями" ("Момидзигари", 1899), старейшая сохранившаяся копия японского фильма, — запечатленный на пленке одноименный спектакль Кабуки. Хотя лен­та была снята лишь для того, чтобы сохранить для потомков искусство самых знаменитых актеров Кабуки того времени: Дандзюро Исикавы и Кикугоро Оноэ, через несколько лет фильм был показан и широкой публике. В то время кино считалось низкопробным зрелищем, недостойным участия гордых своим ведущим положением театральных актеров. Однако, поскольку Кабуки был наиболее популярной разновидностью театра, первые постановщики фильмов стремились запечатлеть его репертуар, обращаясь к актерам второго и третьего ранга.

Для актера Кабуки ярлыки "второй класс" или "третий класс" совсем не обязательно означали плохую игру. В фео­дальном мире Кабуки лишь родной или приемный сын ведущего актера, в свою очередь происходящего из прославленной актерской семьи, мог рассчитывать на то, что ему когда–либо удастся получить главную роль в ведущем театре.

Здесь можно посмотреть на клановые моны актеров: www.kabuki21.com/mon.php
Здесь представлены гравюры с известными актерами в различных ролях: www.kabuki21.com/yakushae.php
хороший сайт про костюмы и символику Кабуки: www2.ntj.jac.go.jp/unesco/kabuki/en/4/index.htm...


Оннагата Тамасабуро Бандо
собрано с миру по нитке, скомканно и сумбурно.

@темы: история, интересности, традиции

---

Японская поза

[towelie]

Сегодня в одном японском блоге прочитал интересную версию, почему японцы делают пальцами букву V когда фотографируются. Ну и потом еще порасспрашивал японцев, для прояснения.

Американцы, когда фотографируют, говорят: “Say cheese” - “Скажи “сыр”, то есть растяни губы как в улыбке. Японцы тоже так, в общем-то, говорят: “チーズ” (тиидзу), что означает “сыр” и служит той же цели - растянуть губы.

Но еще также японцами раньше для этого употреблялось чисто японское слово - “ни”, что означает число “два”. Оно и сейчас используется, но меньше. Когда фотографируют (особенно детей), фотограф кричит: “Один плюс один - сколько?/Ити тасу ити ва?/” И в ответ: “Два! /Ни!/”. И рот растягивается в улыбке. Фотокарточка выходит радостная.

Ну а для наглядности при ответе и показывали два пальца - “Два!”. Детский жест, перешедший в культуру фотографирования и ныне повсеместно используемый в Японии.

Хотя сейчас на прямой вопрос, “Зачем два пальца?” большинство японцев растерянно ответит: “Ну это же типа “мир” значит…” - “Ну хорошо, значит это мир, а зачем именно мир показывать в кадр каждый раз?” - “Хм, не знаю… Наверное, потому что это уже стало чисто нашей “Дзяпанидзу поодзу” - “Японской позой”.

Ну и в конце концов, это миленько.

 

взято с news.leit.ru/archives/3984

@темы: ссылки, традиции

---

[Tempa]

Простите, не знаю можно ли создавать такие посты в этом сообществе, но мне нужна помощь, точнее идеи…
Нужно срочно решить тему дипломной в университете… направление маркетинг. Я хочу выбрать что-нибудь связанное с Японией… хотелось бы послушать идеи… у меня возникло пока только две.
Первая это: применение японских маркетинговых стратегий в моей стране (Узбекистане). Но на эту тему я не могу найти достаточно информации.
А вторая тема связана с так называемыми «легкими автомобилями», keijidoushya, может кто слышал… миниатюрные машины, тратится мало бензина, не нужна справка о месте для парковки и т.д. потом непременно сделаю пост об этом.
Ну вот пока все…
Я очень надеюсь на вашу помощь, и очень прошу, сегодня-завтра буду ждать
Заранее спасибо . =)

@темы: вопрос

---

Хаори

[alwdis]

Хаори - это кимоно-куртки. Японки носят их исключительно поверх комплекта кимоно, ну а мы - с юбками-джинсами :-) Для переменчивой весенней погоды хаори - самая лучшая одежда: солнышко жарит - в нем не жарко, солнышко ушло - в нем не холодно Кликайте на превьюшки.

САмое любимое кимоно русских девушек: черное с белым узором (роспись) и чуть вышитое алым. Ну и добавочки к нему

Туманы - черный на черном фоне, туман в старинной технике мейсен (ткачество). В довесок - роскошные хризантемы; это может быть подарком и маме-бабушке, торжественно и величественно.

Старинные росписные хаори. Длинные рукава по модам 30-х годов, изысканные рисунки. Носить это как повседневную одежду вряд ли стоит, однако как выходной наряд это, конечно, произведет фурор Вполне прочные, поверьте.

И напоследок. Это скорее полюбоваться и удивиться, ибо вот такая красивая японка (не гейша это!!! не-гей-Шшша!) нарисована на... ага, догадались по паузе. Да, на подкладке. При этом кимоно летнее, ажурное, рисунок просвечивает на лице слегка.


на "1001 кимоно" обновлений больше

@темы: ссылки, интересности, кимоно

---

Ещё раз Ноборибэцу

[Дже]

Весьма богатый достопримечательностями регион. Мало того, что окресности Ноборибэцу славятся онсэнами (горячими источниками), так неподалёку от города есть Shiraoi Ainu Museum, так же известный как Porotokotan.



Судя по количеству фото на Фликре, популяное среди туристов и самих японцев место. Пишут, что один из лучших музеев по культуре айну. Также известен тем, что там ежедневно демонстрируют традиционные танцы.
Например, вот, ещё вот и вот.

Официальный сайт (только на японском).

@темы: история, ссылки, парки/отдых/развлечения, айну, традиции, география

---

[Japanese Flowers]

Манга из рекламного буклета игровых автоматов.

@темы: парки/отдых/развлечения, аниме/манга, арт

---

Edo Wonderland/Ноборибэцу (Хоккайдо)

[Japanese Flowers]

Деревня «Ноборибэцу Датэдзидай»
Эта деревня представляет собой тематический парк, в котором вы сможете познакомиться с культурой эпохи Эдо, с городскими кварталами и развлечениями горожан того времени. Здесь вы увидите аттракционы в которых выступают ниндзя, также и сможете насладиться театральным представлением с прекрасными ойран - куртизанками высшего ранга. Женщины могут превратиться в японку, надев традиционный наряд кимоно, или в знатного японца, переодевшись в мужской наряд того времени. Вы почувствуете вкус той эпохи, видя, как по улицам расхаживают самураи и городские жители. Вы испытаете удивительные чувства, словно вы перенеслись на машине времени в эпоху Эдо.
На обширной территории этого парка воссозданы строения и кварталы периода правления феодального клана Датэ. Датэкэ - это хорошо известный огромный дом, гордость его хозяина-самурая, которые строились в районе Тохоку и на севере Японии в эпоху Эдо. В период Мэйдзи, когда система кланового (феодального) правления была упразднена, клан Датэ перебрался на остров Хоккайдо и построил себе город Датэ. Рядом с городом своего сюзерена, вассал Катакура освоил близлежащие территории и основал город Ноборибэцу. Таким образом была построена база для нынешних этих двух городов. Работники в ресторанах и в сувенирных лавках одеты в наряд простолюдин эпохи Эдо, и сама атмосфера в этих заведениях пропитана духом того периода. Здесь продают разные традиционные японские вещицы и всякую мелочь. Здесь можно выпить японского чая и отведать японские сладости.

>>
сайт на английском

Фото


Храм кошек-оборотней


Шоу Ниндзя

@темы: история, фото, парки/отдых/развлечения, интересности, традиции, география, архитектура

---

Маленький мальчик надел кимоно...

[alwdis]

...столько пальбы не увидишь в кино!

5 мая - в Японии праздник мальчиков.
К этому дню мои партнеры-сан подобрали кимоно 20-30 годов на военную тематику. Япония готовится ко Второй мировой, и не только физически, но и морально. Вот такие кимоно носили мальчики и их папы.

превью кликабельны, и вот - подробный рассказ об этих кимоно

А это носила мама: оби с изображением воздушного боя

На крыльях аэроплана - сакура. Это не герб, это чисто японский символ. Символ, извините, смерти. Смерти самурайской ("Выбирая, как поступать, всегда выбирай смерть. Это нетрудно" - цитируя "Хагакурэ" по памяти).
Смерть прекрасна и мгновенна, как цветение сакуры. Именно так объясняют смысл символики этого оби мои японцы.

@темы: символы, фото, ссылки, интересности, традиции, праздники, флот/армия

---

[Japanese Flowers]

Господа! У меня убедительная просьба вписываться в стилистику сообщества. (Кто не заметил: у сообщества сложился стиль). Никаких извращенцев, фриков и прочей убогой части японской культуры здесь быть не должно. Подобные посты будут удаляться без предупреждения. Я оставляю за собой право удалять ту информацию, которая, по моему мнению, не красит сообщество. Пишите об искусстве, науке, истории: о прекрасном, вечном и добром. Современная культура Японии богата не только каваем, хентаем и инфантилизмом в разных проявлениях. Прошу вас сфокусировать внимание на чем-то более достойном.
Правила в эпиграфе будут откорректированы.
Жалобы, претензии, несогласия не принимаются.

@темы: организаторское, объявления

---

[Дже]

Здесь очень много фотографий Японии. Красивые, но, к сожалению, мелковаты.

@темы: фото, ссылки

---

НЕБЕСНОЕ ПРИВИДЕНИЕ АГУ

[Elu Laitinen]

(продолжение)

После этого мы с музыкантом много раз бродили по Токио, и моя новая тактика полностью себя оправдала. Теперь сам Д. стал посвящать меня в свои дела. Однажды, впервые после того, как я начал работать у него, он точно назвал место, куда мы направлялись. Мы поехали туда на такси. Это был прекрасный многоэтажный дом, похожий на отель, в районе Дайканъяма. Когда мы подъехали к нему, хозяин остался ждать в закусочной, расположенной в подземном этаже этого дома, а я поднялся в лифте, чтобы получить вещь, о которой Д. договорился по телефону. Передать ее мне должна была его бывшая жена, которая жила здесь одна. Я постучал. Дверь — точно как в одиночной тюремной камере, которую я видел в одном кинофильме (в то время я часто ходил в кино, и мне даже кажется, что своему образованию на девяносто пять процентов я обязан кинофильмам),— мне открыла невысокая женщина с румяным круглым лицом и с такой же круглой, похожей на цилиндр, полной короткой шеей. Она приказала мне снять туфли, пройти в комнату и сесть на диван, стоявший у окна. Вот как, оказывается, ведут себя люди из высшего общества, подумал я тогда. Чтобы отказаться и, оставшись у порога, получить то, что предназначалось моему хозяину, и сразу же вернуться к нему, мне, сыну бедняка, потребовалось бы мужество, способное подвигнуть меня на противоборство со всем высшим обществом Японии, мужество под стать тому, которым обладал мясник, угрожавший Людовику XIV. Я же последовал приказу бывшей жены Д. И впервые в жизни вступил в квартиру, в которой на американский лад комната и кухня были совмещены. Женщина предложила мне пива. Она была, видимо, старше Д. и держалась надменно, даже несколько напыщенно, говорила высокопарно, но вместе с тем в ее облике не было никакой величественности — полная уютная женщина. Она была в платье из толстой ткани с бахромой по подолу, как у индийских женщин, на шее золотой обруч с вделанными в него брильянтами — такие изготовляли, наверное, мастера государства инков. Как мне теперь кажется, было что-то от кино в том, как я ее рассматривал. Из окна можно было увидеть весь район Сибуя, женщину же свет из окна раздражал, она несколько раз пересаживалась с места на место и, демонстрируя мне такие же розовые, как шея, полнокровные ляжки, задавала разные вопросы, причем таким топом, будто допрашивала меня. Она была единственным человеком, у которого я мог выведать о ее бывшем муже. Потягивая похожее на крепкий кофе горькое черное пиво, налитое в высокий стакан, куда целиком вошла маленькая бутылка, я отвечал ей все, что знал, но мои сведения о Д. были поверхностны и недостоверны и не могли удовлетворить его бывшую жену. К тому же она спрашивала, например, приходит ли к Д. его любовница — киноактриса, а у меня не было никакого желания отвечать на этот вопрос. Я даже подумал с неприязнью, какое это имеет отношение к жене, с которой он расстался, да и вообще женщине неприлично спрашивать об этом. Но тут бывшая жена Д. сказала:
— Д. все еще является тот призрак?
— Да. Это ребенок в белом хлопчатобумажном белье ростом с кенгуру, и зовут его, кажется, Агу. Мне говорила об этом сиделка. Обычно он плавает в небе и время от времени спускается к Д.-сану,— сказал я, охотно отвечая на вопрос, на который в состоянии был ответить.
— Агу, совершенно верно. Видимо, это призрак нашего ребенка, который умер. Почему он назвал призрак Агу? Потому что с момента своего рождения и до смерти ребенок всего один раз произнес «агу». Вам не кажется, что, назвав так преследующего его оборотня, Д. пытается польстить ему? — сказала женщина с холодной улыбкой.— Наш ребенок родился с шишкой на голове, такой огромной, что казалось, будто это два сросшихся человека. Врач ошибочно принял шишку за мозговую грыжу. Услыхав это, Д., чтобы оградить себя и меня от страшной беды, посовещавшись с врачом, убил ребенка. Как тот ни кричал, вместо молока ему давали одну подслащенную воду. Кому приятно получить ребенка, способного функционировать как лишенное разума растение (об этом нас предупреждал врач), потому-то и убили его — каким это было страшным эгоизмом. Вскрытие, однако, показало, что шишка была обыкновенной доброкачественной опухолью, которую можно было легко удалить. Это так потрясло Д., что ему стал являться призрак. Он утратил мужество, необходимое, чтобы питать свой эгоизм. И так же как прежде отказался сохранить жизнь ребенку, теперь он активно отказывался жить. Но он не покончил с собой, а лишь бежал от действительности в мир призраков. Но разве могли его руки, обагренные кровью убитого ребенка, стать чище благодаря тому, что он убежал от действительности? Такими же грязными, как и прежде, руками он пытается ласкать Агу.
Мне стала невыносима эта ругань бывшей жены моего хозяина. Я вознегодовал и, побагровев, нанес ей ответный удар:
— А что же предприняли вы? Разве вы не мать?
— Дело в том, что мне сделали кесарево сечение, и я в течение недели лежала без сознания с высоченной температурой. А когда впервые открыла глаза, все уже было кончено,— спокойно парировала бывшая жена Д. — Выпьете еще пива?
— Нет, спасибо. Лучше дайте мне то, что я должен отнести Д.-сану.
— Тогда подождите минутку, я должна пополоскать рот, мне приходится все время это делать из-за пиореи.
Вывшая жена Д. передала мне фирменный конверт, в котором лежал медный ключ. Пока я, наклонившись, завязывал шнурки, она, стоя за моей спиной, спросила, в каком университете я учусь, и заявила горделиво:
— Кажется, в вашем университете нет ни одного подписчика газеты X, а ее владельцем скоро станет мой отец.
Но я пропустил ее слова мимо ушей и ничего не ответил.
Подходя к лифту, чтобы спуститься вниз, я на секунду ощутил в груди неприятное чувство, будто в ней ковырялись тупым ножом. Меня опалило подозрение. Нужно было подумать. Я прошел мимо лифта, решив спуститься по лестнице. Если Д. находится в таком состоянии, как описала его жена, с которой он разошелся, то не случится ли, что он достанет из ящика, открытого этим ключом, цианистый калий и покончит с собой? Я ломал себе голову над этой проблемой и, так ни до чего и не додумавшись, предстал перед Д. в подземной закусочной. Он сидел перед нетронутой чашкой чаю, сцепив лежавшие на столе руки и плотно закрыв глубоко посаженные глаза. Поскольку он отказался жить в нынешнем времени и стал путешественником из другого времени, то в окружении посторонних людей был не в состоянии осознать материальность настоящего времени.
— Я вернулся, Д-сан,— сказал я и, вдруг решившись, соврал: — Сколько ни вел с ней переговоры, она мне так ничего и не передала для вас.
Мой хозяин спокойно посмотрел на меня, в его глубоко посаженных глазах, похожих на щенячьи, появилось недоумение, но он ничего не сказал. Пока мы и такси возвращались домой, я был в напряжении и молчал. Мне было неясно, догадался Д., что я ему соврал, или нет. Карман на груди оттягивал ключ.
Ключ я хранил всего лишь неделю. Я стал думать о самоубийстве Д. с некоторой сентиментальностью, но вместе с тем опасался, что он свяжется с бывшей женой и все узнает,— это заставило меня вложить ключ в конверт и отправить ему по почте. На следующий день я подошел к нему, испытывая некоторое беспокойство: мой хозяин на небольшой площадке у флигеля сжигал кипу написанных от руки нот. Это, несомненно, были черновики его музыкальных произведений. Значит, ключ понадобился ему, чтобы достать их из ящика. В тот день мы никуда не пошли, и я помогал сжигать ноты. Когда они были сожжены и я, вырыв яму, закапывал в нее пепел, мой хозяин стал вдруг что-то тихо шептать. К нему с неба спустился призрак. И пока «он» не покинул его, я старательно продолжал закапывать пепел. В тот день спустившееся с неба привидение, носившее ласкательное имя Агу, находилось рядом с моим хозяином минут двадцать.
В дальнейшем всякий раз, когда мы вместе выходили из дому и к Д. с неба спускался призрак ребенка, он отмечал, что я, немного отходя в сторону или отставая на несколько шагов, стараюсь избегать его и Агу, и понял, что из сказанного им просьба не удивляться выполняется, а другое требование — поддерживать их разговор — игнорируется. Но в конце концов Д., кажется, примирился с этим, и моя работа стала гораздо легче. Мы мирно бродили по Токио, и я даже представить себе не мог, чтобы Д. на улице учинил скандал, и предостережение его отца казалось мне даже шуткой. Я приобрел московское издание «Очарованной души», и у меня не было ни малейшего желания бросать эту чистую работу. Мы с хозяином ходили в самые разные места. Д. хотелось посещать все концертные залы, где когда-то исполнялись его произведения. Ходили мы и во все учебные заведения, в которых он когда-то учился. Он посещал также места, где раньше развлекался,— бары, кинотеатры, крытые бассейны,— но внутрь не заходил. Д. питал слабость ко всем видам токийского транспорта, и уж во всяком случае не осталось ни одной линии метро, по которой бы мы не прокатились. В метро привидение ребенка было лишено возможности спуститься к нам, и поэтому я мог наслаждаться пребыванием там. Вспоминая предостережения сиделки, я испытывал напряжение, когда мы встречались с полицейским или собакой, но, к счастью, эти встречи ни разу не совпали с появлением Агу. Я буквально нашел себя в этой прекрасной работе, которую полюбил. Причем полюбил не своего хозяина Д. и не его призрачного ребенка ростом с кенгуру, а именно работу.
Однажды музыкант завел со мной разговор о том, не соглашусь ли я совершить небольшую поездку. Путевые расходы он оплачивал, дневной заработок на время поездки увеличивал в два раза, и, поскольку с ночевкой в отеле она должна была продлиться два дня, мой заработок возрастал в четыре раза. Я не раздумывая согласился, тем более что цель поездки состояла в том, чтобы я вместо Д. отправился в Киото и встретился с его бывшей любовницей-киноактрисой. Я пришел в отличное расположение духа. Так началось мое комичное и в то же время ужасное путешествие. Д. сообщил мне указанные в постскриптуме последнего письма киноактрисы название отеля и день, когда она будет ждать там его. Потом он заставил меня выучить наизусть то, что я должен был ей передать. Поскольку мой хозяин фактически не жил в нынешнем, сегодняшнем времени, а жил как человек, пришедший из мира десятитысячелетнего будущего, ему не следовало писать письма и тем самым порождать нечто такое, что оставило бы следы в нашем мире. Поэтому мне пришлось запомнить наизусть то, что Д. собирался сообщить киноактрисе.
Поздно ночью, встретившись с киноактрисой в баре, расположенном в подземном этаже киотоского отеля, я прежде всего рассказал ей, что за работу я выполняю как подрабатывающий студент, объяснил, почему Д. не мог приехать, затем пояснил ей его понимание времен и уже после этого получил возможность передать ей слова Д.
— Д.-сан хочет, чтобы вы не ставили на одну доску его развод с женой и ваш разрыв; он говорит, что не может жить в нынешнем времени и поэтому, естественно, не будет в дальнейшем встречаться с вами, сказал я весь красный оттого, что начал понимать, какую тяжелую работу взял на себя.
— Хм-хм, ну и Д.-тян,—сказала киноактриса.— Интересно, что вы сами думаете обо всем этом, приехав с поручением Д. в Киото?
— Я думаю, Д.-сан хотел обойтись с вами ласково,— сказал я, воспользовавшись словами бывшей жены Д.
— Д.-сан именно такой человек; он действительно хочет обойтись ласково, если попросил вас выполнить такую работу.
— Меня наняли и платят поденно.
— Да разве же так пьют? Возьмите лучше коньяка.
Я послушался. До этого я пил такое же черное пиво, которым меня угощала бывшая жена Д., с распущенным в нем яйцом, отчего оно стало слабее. Встретившись с любовницей Д., я в результате странных психологических построений оказался под влиянием воспоминаний о встрече с бывшей женой Д. Киноактриса пила коньяк. Я впервые в жизни попробовал заграничный коньяк.
— Что же это за призрак, который является Д.-тяну? Ребенок ростом с кенгуру, Регби, вы сказали?
— Нет, Агу. Это единственное слово, которое он произнес в своей жизни.
— Значит, Д.-тян считает, что именно так ребенок решил назвать себя. Какой нежный отец. Если бы ребенок родился нормальным, Д.-тян разошелся бы с женой и женился бы на мне, у нас уже все было решено. В день, когда он родился, мы лежали в постели в номере отеля, и вдруг зазвонил телефон; мы поняли, что случилось что-то ужасное. Д.-тян оделся и тут же помчался в клинику, и с тех пор от него ни слуху, ни духу,—сказала киноактриса и, выпив остаток коньяка, палила себе новую порцию стоявшего на столе «Хенесси», причем так много, будто это фруктовый сок, и снова отхлебнула.
Мы сидели друг против друга за столиком, который загораживала витрина с сигаретами у кассы. На стене у моего плеча висел огромный цветной плакат, на котором эта киноактриса самолично рекламировала пиво. Киноактриса на плакате с лицом сердечком и висящим носом, точно у слона, была ярко-желтая и вся сверкала в желтых брызгах нива. А киноактриса, сидевшая передо мной, не была такой сверкающей, на лбу у нее в том месте, откуда начинали расти волосы, была впадина, такая глубокая, что в нее целиком поместился бы большой палец взрослого человека, и, возможно, благодаря этой впадине она казалась гораздо женственнее, чем на фотографии. Мысли киноактрисы все время возвращались к ребенку:
—Знаете, мне пришло в голову, как это, должно быть, страшно — не совершить ни одного поступка, свойственного живому человеку, и, следовательно, умереть без воспоминаний, без переживаний. Умереть несмышленым ребенком, о, как это страшно!
— Самому ребенку не страшно,— сказал я, стыдясь своих слов.
— Разумеется, если иметь в виду потусторонний мир,—сказала киноактриса. Ее логика делала удивительные скачки.
— Потусторонний мир?
— Если считать, что он есть, то душа покойного должна существовать где-то в бесконечности вместе со своими воспоминаниями в том виде, в каком она пребывала в последние минуты жизни. Однако в каком виде окажется в потустороннем мире душа несмышленого ребенка? С какими воспоминаниями она будет существовать вечно?
Я растерянно молчал и пил коньяк.
— Я боюсь смерти и поэтому всегда думаю о ней, но вам не следует корить себя, даже если вы не сможете ответить сразу на мои вопросы, развеять мои сомнения. Я вот что думаю: не оказался ли Д.-тян с той минуты, как умер его ребенок, неспособным создавать новые воспоминания, будто он и сам уже покойник, и, таким образом, перестал активно жить в нынешнем, сегодняшнем времени? И не стал ли он, мечась по всему Токио, взывать к призраку своего ребенка, чтобы с его помощью порождать новые воспоминания?
В глубине души я должен был признать, что эта пьяная киноактриса со впадиной на лбу у края волос, такой глубокой, что туда мог целиком поместиться большой палец,— незаурядный психолог. Она гораздо ближе по духу музыканту Д., чем та полная, краснолицая женщина — дочь человека, собирающегося заняться газетным бизнесом, подумал я. В Киото, где нет Д., я все равно продолжаю беспрерывно думать о нем — какой же я преданный работник! И не только о Д., но и о призраке, за появлением которого я напряженно слежу каждый раз, выходя вместе с музыкантом из дому,—эти мысли вертелись у меня в голове, пока я разговаривал с киноактрисой.
Когда бар закрылся, я вдруг обнаружил, что не заказал в отеле номер. До сих пор я ни разу в жизни не останавливался в отелях и не представлял, как это делается. Однако благодаря киноактрисе, которую хорошо знали в этом отеле, мне удалось получить номер. Когда в лифте мы поднялись на свой этаж, она зазвала меня к себе, предложив выпить еще по стаканчику. В моей разгоряченной выпивкой голове осталось комичное и вместе с тем неприятное воспоминание. Усадив меня на стул, киноактриса стала вести себя как-то неспокойно — подошла к двери и выглянула в коридор, потом стала тушить и зажигать свет, села на кровать и начала подпрыгивать на пружинном матрасе, будто пробуя его упругость, и, наконец, недолго полоскалась в ванной комнате. После этого она села на стул рядом со мной, протянула обещанный стакан коньяка, а сама, потягивая кока-колу, принялась рассказывать о том, что, когда они с Д. еще любили друг друга, она поддалась на уговоры одного человека и легла с ним в постель, за что Д. жестоко избил ее.
— А как теперешние студенты — способны на сильную ласку? — спросила она.
— Ну, в зависимости от того, какой студент,— ответил я.
Услыхав это, киноактриса превратилась вдруг в мать, ругающую сына за позднее возвращение, сказала, чтобы я немедленно отправился в свой номер и лег спать. Я попрощался, пошел в свой номер, лег в постель и мгновенно заснул. Я проснулся на рассвете, горло горело огнем.
Комичное и вместе с тем неприятное случилось потом. Я решил, что вчера киноактриса, заведя разговор о студентах, способных на сильную ласку, имела в виду завлечь меня. Решив так, я превратился в раба негодования и отчаянного вожделения. Я никогда еще не спал с женщиной. И почувствовал себя обязанным отомстить за оскорбление. Я впервые в жизни напился «Хеносси», и мне, восемнадцатилетнему, ударило в голову ядовитое вожделение. Было еще пять часов утра, в коридоре мне никто не повстречался. Стараясь ступать как можно тише, я помчался вперед, как взбешенный леопард, и остановился у двери киноактрисы. Дверь была полуоткрыта. Войдя в номер, я увидел со спины киноактрису, сидевшую за туалетным столиком. Я растерялся, не зная, что предпринять. Потом, подкравшись к ней сзади, растопырил пальцы, чтобы вцепиться в шею. Но тут, улыбнувшись во весь рот, киноактриса встала и, взяв меня за руки, радостно потрясла их, приветствуя дорогого гостя.
— Доброе утро, доброе утро! — пропела она и усадила меня на стул. Потом мы с этой женщиной, прервавшей свои косметические занятия, выпили утренний кофе с тостами и прочли газеты. Пока мы ели, киноактриса тоном, будто речь шла о погоде, сказала:
— А ведь вы хотели меня изнасиловать.
Она снова занялась своим лицом, а я бежал от нее, вернулся в свой номер и нырнул в постель, весь дрожа как в лихорадке. Я боялся, как бы об этом маленьком инциденте не стало известно Д., но впоследствии мы с ним ни разу не говорили о киноактрисе. Это позволило мне спокойно продолжать свою работу.
Наступила зима. В тот день мы с Д. решили прокатиться на велосипедах в богатом квартале, где он жил, а потом поехать туда, где начинались крестьянские ноля. Я на старом, ржавом, а мой хозяин на новом, сверкающем велосипеде, одолженном у пожилой сиделки, кружили вокруг дома Д., заехали в район новой застройки на холме, спустились к полям, подступавшим к самым особнякам. Мы взмокли, испытали чувство полного раскрепощения, и это нас взволновало. В тот день мы с Д., или, лучше сказать, не только я, но и Д., были в прекрасном настроении и даже насвистывали, Д. — тему из сонаты Баха для флейты и клавесина. Это была сицилиана, и я ее отчетливо помнил, так как, еще учась в школе, пока не наставала пора подготовки к экзаменам, играл на флейте в школьном оркестре. Стараясь компенсировать свое неумение, я, точно тапир, вытягивал далеко вперед верхнюю губу — эта привычка осталась у меня навсегда. Некоторые мои товарищи утверждали, что она вызвана тем, что у меня неправильно росли зубы. Но факт остается фактом — флейтисты часто похожи на тапиров.
Изо всех сил нажимая на педали, я вслед за Д. насвистывал сицилиану. Эта прекрасная мелодия требовала долгого дыхания, а я учащенно дышал из-за того, что не переставая крутил педали, и поэтому мой свист все время обрывался. А Д. выводил мотив свободно и легко. Я смутился и умолк, и Д. посмотрел на меня и мягко улыбнулся, продолжая свистеть, сложив губы трубочкой на манер вынутого из воды карася. Правда, у Д. был новый велосипед, а у меня — старый, но я ведь был восемнадцатилетним худым и высоким студентом, а задохнулся и устал раньше двадцативосьмилетного низкорослого Д. Я еле двигал ногами, ощущая усталость как нечто неестественное и неприятное. Мне представлялось это даже несправедливым. Прекрасное настроение, в котором я пребывал, затуманилось. Меня даже злость охватила: ну что за работу я себе выбрал!
Неожиданно я приподнялся с седла и, всей тяжестью нажимая на педали, стремительно понесся вперед, точно велогонщик. Я выехал на узкую гравиевую дорогу между овощными полями. Проехав немного, обернулся — мой хозяин, низко пригнувшись к рулю, задрав вверх большую голову, торчавшую между узкими плечами, изо всех сил гнался за мной на такой скорости, что гравии летел из-под колес. Я остановился и, опершись ногой о натянутую колючую проволоку, ограждающую овощное поле, стал поджидать его. Мне стало стыдно моего детского каприза.
Хозяин стремительно приближался ко мне. Потом я сообразил, что его посетил призрак. Он мчался вперед по левому краю гравиевой дороги. А голова у него казалась задранной вверх потому, что он повернулся в сторону существа, находившегося справа от него, существа, которое летело или бежало справа от него, и что-то шептал ему. Это было похоже на то, как тренер марафонца на последних километрах дистанции едет рядом на велосипеде и дает советы, подбадривает. Вот оно что, подумал я. Д. ведет себя так оттого, что вообразил, будто рядом с его мчащимся велосипедом бежит Агу. Привидение ростом с кенгуру, удивительный, слишком толстый ребенок в белом хлопчатобумажном белье, подобно кенгуру же, вприпрыжку бежит за его велосипедом. Я вздрогнул, оттолкнулся ногой о колючую проволоку и поехал медленно, дожидаясь, пока меня догонит мой хозяин и воображаемый им Агу.
Мои слова не означают, что я начал действительно верить в существование ребенка, созданного фантазией моего хозяина. Я поклялся себе, что ни в коем случае не сойду с рельсов здравого смысла — это предназначалось мне согласно сюжету несколько нервического фарса сиделкой, утверждавшей, что пошедший за смертью сам превращается в покойника, ухаживающий за душевнобольным сам становится душевнобольным, и свою позицию я всеми силами старался сохранить. В ответ на ложь, которую преподносил мне музыкант, я, страдающий истощением нервной системы, сознательно изобразив на лице предельно саркастическую улыбку, решил устроить спектакль. Ну что ж, сейчас я вам покажу, подумал я. Спектакль сводился к тому, что я постарался по-прежнему держаться на некотором расстоянии от Д. и воображаемого привидения. Но тут мне пришлось испытать сильное потрясение.
Началось это так. В то время как я и ехавший примерно в метре за мной Д. мчались по гравиевой дороге между овощными полями, на нас вдруг ливнем обрушился лай собак, даже не помышлявших о том, чтобы разбежаться. Подняв голову, я увидел несущуюся нам навстречу стаю. Это были рослые молодые доберманы — высотой сантиметров пятьдесят-шестьдесят. Их было больше десятка. С громким лаем они мчались нам навстречу, заняв всю ширину гравиевой дороги. За ними бежал, задыхаясь, мужчина в зеленой рабочей одежде, зажав в руке связку узких кожаных поводков,— не поймешь, то ли он гнал собак, то ли, наоборот, они его тащили. Собаки с обрубленными хвостами, лая, брызгая пеной, тяжело дыша, точно несущийся вперед таран, стлались в бешеном беге. На лугу между полями мужчина, видимо, занимался обучением собак и сейчас как раз возвращался домой.
Дрожа от страха, я соскочил с велосипеда и с надеждой посмотрел на овощное поле, огороженное колючей проволокой. Нет, ничего не получится — проволочная изгородь доходит мне до груди, так что ни мне, ни тем более низкорослому мужчине не перелезть через нее. Мой разгоряченный мозг, парализованный ядом страха, начал рисовать картину ужасной беды, которая вот-вот разразится. Стая приближалась. Д., наверное, чувствует, как собаки, которых Агу боится больше всего на свете, нападут на него. Он, должно быть, слышит плач своего ребенка, напуганного собаками. Значит, он встанет сейчас на пути стаи, чтобы защитить Агу. И десять разъяренных доберманов разорвут его в клочья. Но все может случиться иначе: пытаясь убежать с ребенком от собак, он постарается перелезть через проволочную изгородь и, конечно, весь поранится — мысль о возможности такой трагедии привела меня в трепет.
Я растерялся, не зная, что предпринять, а десять рослых собак, черных и темно-коричневых, точно духи зла, с громким лаем и воем, дрожа от возбуждения, приближались к нам. Они были уже так близко, что можно было услышать, как их острые когти скребут по гравию. И в то мгновение, когда я совершенно отчетливо понял, что ничем не смогу помочь Д. и его ребенку, меня охватило идиотское бессилие, обуял ужас. Я отступил к самому краю гравиевой дороги, прижавшись к колючей проволоке так, что шипы врезались мне в спину, закрыв в страхе глаза, загородился велосипедом. А когда мне в нос ударил запах животных и рядом со мной раздались их топот и лай, из моих плотно прикрытых глаз неожиданно полились слезы. Меня накрыла волна страха, и я потерял власть над собой...
Моего плеча с немыслимой нежностью, с нежностью, в которую невозможно было даже поверить, коснулась чья-то ладонь. Мне показалось, что до меня дотронулся Агу. Но я знал, что это ладонь моего хозяина, который не испытал ни малейшего страха перед грозящей бедой, когда мимо него духами зла пронеслись собаки. Из моих закрытых глаз обильно лились слезы, и я долго еще всхлипывал, передергивая плечами. Я был уже в том возрасте, когда перед чужими людьми не плачут, и только страх, видимо, заставил меня впасть в детство. Потом мы с Д. (он больше не обращался к Агу — пока я плакал, тот, видимо, скрылся), толкая велосипеды, понурившись, молча шли между рядами колючей проволоки, точно узники концентрационного лагеря, направляясь к лужайке, где обучали собак и играли в бейсбол. Там мы положили велосипеды и легли рядом. Пролив слезы, я вдруг начисто освободился от высокомерия, несговорчивости, подозрительности, своенравия. Д. тоже перестал относиться ко мне с настороженностью. Растянувшись на траве, подложив руки под голову, которая после слез стала удивительно ясной, прикрыв глаза, я тихо слушал, а он, опершись на локоть, полулежа смотрел на меня и рассказывал о мире Агу.
— Ты знаешь стихотворение Тюя Накахара «Стыд»? Вторая строфа звучит так:
Там, в вышине, где сплетаются ветви,
Печальное небо усеяно призраками покойных детей.
Над дальними, неоглядными полями
Витают бледные сны о древних мамонтах.
Мне кажется, это стихотворение отражает какую-то сторону мира моего покойного ребенка. Скажи, тебе приходилось видеть картины Вильяма Блейка? Например, «Христос, отвергающий искушение дьявола» или «Умиротворение песней Венеры». В каждой из них на небе изображены люди — так же реалистично, как и люди на земле. И я чувствую, что художник намекает на одну сторону еще одного мира, который я вижу. И в картинах Сальвадора Дали есть нечто весьма близкое к миру, который я вижу. Ведь в небе, примерно в ста метрах от земли, плавают полупрозрачные существа, сверкающие, как слоновая кость. Таков мир, который я вижу. Что же это за сверкающие существа, наполняющие собой небо? Это те, кого мы утратили на земле. Они плавают в ста метрах над землей, тихо сверкая, подобно амебе под микроскопом. Иногда они спускаются с неба, как спускается наш (так сказал мой наниматель, но тогда я не воспротивился его словам, хотя, конечно, и не принял их) Агу. Однако только ценой огромных жертв мы можем стать обладателями глаз, способных видеть эти плывущие по небу существа, стать обладателями ушей, способных услышать, как они спускаются к нам. Но бывают такие мгновения, когда без жертв и без усилий способности глаз и ушей вознаграждаются,— я думаю, это и произошло с тобой.
Мой хозяин хотел сказать, что я приобрел такую способность без всяких жертв и усилий, лишь благодаря пролитым слезам. Я не стал возражать ему, говорить, что лил слезы от страха, от чувства полного бессилия, вызванного неспособностью выполнить свой долг, от туманных опасений перед теми трудностями, которые во множестве встретятся в моей будущей жизни (я предполагал, что если оказался неспособным защитить сумасшедшего музыканта, хотя работа у него была первой в моей жизни попыткой трудом заработать деньги, то и в дальнейшем, всякий раз сталкиваясь с трудностями, я буду теряться, не в силах ничего предпринять), и продолжал кротко слушать его.
— Ты еще молод, и, наверное, нет того, чего бы ты, потеряв в этом мире, никогда не мог забыть и жил бы с сознанием, что тебе этого недостает. Поэтому для тебя стометровая высота — небо, и больше ничего. Сейчас ты воспринимаешь его как пустоту. Так все-таки потерял ли ты уже нечто важное для себя?
И тогда мне вспомнилась бывшая любовница музыканта, киноактриса с впадиной на лбу в том месте, откуда начинают расти волосы, такой глубокой, что в ней помещался большой палец, та самая киноактриса, с которой у меня произошла странная встреча в киотоском отеле. Но было бы, конечно, немыслимо лишиться чего-то важного, связанного с этой женщиной. В потаенных уголках моего мозга, освеженного плачем, скопился мед сентиментальности.
— Ты лишился чего-то чрезвычайно важного? — впервые с тех пор, как мы познакомились, стал настойчиво допытываться мой хозяин.
Я вдруг решил все свести к шутке.
— Лишился кота,— заявил я.
— Наверное, сиамского.
— Нет, самого обыкновенного — рыжего, полосатого, пропал неделю назад.
— Если всего неделю, то, может быть, еще и вернется, сейчас ведь такое время года.
— Я тоже так думал, но теперь уверен, что не вернется.
— Почему?
— Это был сильный кот, он владел обширной территорией, а сегодня утром на его территории я увидел незнакомого хилого кота, который спокойно там разгуливал. Нет, мой кот не вернется.
Неожиданно для себя я обнаружил, что вместо шутки, призванной рассмешить хозяина и снять напряжение, у меня получился действительно печальный рассказ о пропавшем коте.
— Значит, в твоем небе уже плавает один кот,— серьезно сказал мой хозяин.
Прикрыв веки, я увидел удивительный полет сверкающего, как слоновая кость, огромного кота, будто это был полупрозрачный рекламный воздушный шар. Комичное, но в то же время трогательное зрелище.
— Плывущих по небу становится все больше, и рост их не приостановить — процесс этот весьма стремителен. После того, что произошло с моим ребенком, я перестал жить в реальном времени земного мира. И поскольку я не живу во времени этого мира, то не нахожу ничего заново, ничего не теряю, и, таким образом, в стометровой небесной вышине для меня плавает одно и то же, никаких перемен там не происходит,— сказал мой хозяин умиротворенно.
Неужели в стометровой вышине над землей, в моем небе плавает лишь одна рыжая полосатая кошка?— подумал я. Открыв глаза, я посмотрел на вечереющее, по-зимнему ясное небо, но в страхе снова зажмурился. А вдруг я и в самом деле увижу, как плывут но небу, сверкая, как слоновая кость, бесчисленные существа, как плывет все утраченное мной в мире земного времени, подумал я совсем по-детски и испугался себя, каким я могу оказаться после того, как увижу это.
Мы долго лежали на лужайке, стянутые общим обручем пассивности, как два друга, охваченные одной и той же печалью. Наконец ко мне вернулось душевное равновесие. Я оказался под влиянием этого сумасшедшего музыканта, а это совсем не должно быть свойственно такому, как я, восемнадцатилетнему прагматику, осуждал я себя. Однако душевное равновесие, вернувшееся ко мне, было несколько иным, чем раньше. В день, когда меня охватил тот самый ужас, мои чувства к тому, что, сверкая, как слоновая кость, плавало в небе в стометровой вышине над землей, приблизились к чувствам моего хозяина, но постепенно я от этого излечился.
Наконец настал последний день моей работы. Это был сочельник. Днем раньше Д. подарил мне ручные часы, извиняясь, что делает это не дожидаясь рождества, поэтому я все могу восстановить в памяти по минутам. В тот день, вскоре после полудня, минут тридцать сеял мелкий снег. Мы с хозяином шли по Гиндзе, но там уже начиналась сутолока, и мы решили покинуть ее и направиться к токийскому порту. Д. хотелось посмотреть на чилийское грузовое судно, которое как раз должно было прибыть. Когда я представил себе покрытые снегом суда, мне тоже захотелось пойти в порт. Итак, с Гиндзы мы отправились в порт. Проходя мимо театра Кабуки, Д. посмотрел на грязно-черное небо, в котором мелькали снежинки. Неожиданно к нему спустился Агу. Я, как обычно, шел сзади и нескольких шагах от Д. и призрака. Нам предстояло пересечь оживленный перекресток. Не успели Д. и призрак ступить на пешеходную дорожку, как зажегся красный свет: Д. остановился. Мимо него неслись огромные, как слоны, машины, тяжело груженные предновогодними товарами. Тут это и случилось: Д. вдруг закричал и, вытянув вперед руки, будто хотел помочь кому-то, понесся между машинами — мгновение, и его сбили. Я в полной растерянности смотрел на происходящее.
— Это самоубийство, он просто покончил с собой! — дрожащим голосом воскликнул стоявший рядом со мной незнакомый мужчина.
У меня не было времени задуматься над тем, самоубийство это или нет. Перекресток напоминал кулисы цирка — точно слоны, на нем теснились грузовые машины, а я, дрожа, как побитая собачонка, встав на колени у окровавленного тела Д., обнял его. Я не знал, что делать, а подбежавший было полицейский снова куда-то унесся. Д. еще был жив. Но лучше бы ему сразу умереть. Истекая кровью, он умирал на припорошенной снегом грязной мостовой. Вдруг разверзлось черное, будто усыпанное снегом небо, и в ослепительном свете кровь моего хозяина засверкала, как обычное масло,— это напоминало испанскую религиозную картину. Чужие люди с лицами, покрытыми пятнами, точно это был результат противоборства холода и любопытства, толпой окружили нас и смотрели на моего хозяина; над нашими головами, словно вспугнутые голуби, носился перелив «Звенящих колокольчиков». Не знаю почему, я, стоя на коленях, начал прислушиваться — крики стоящих вдали людей достигали моих ушей, а окружающая нас толпа холодно молчала, безразличная ко всему, и к долетавшим сюда крикам. Я и сам перестал прислушиваться, и крики уже не доносились до меня.
Наконец прибыла «скорая помощь». Моего хозяина в бессознательном состоянии положили в нее. Он был в грязи и крови и, казалось, весь сжался от испытанного ужаса, белые спортивные туфли придавали ему вид слепого, получившего ранение. Вместе с врачом, санитарами и нелепо горделивым молодым человеком моего возраста я сел в «скорую помощь». Этот молодой человек был водителем грузовика, совершающего дальние перевозки, который сбил Д. «Скорая помощь» пересекла Гиндзу, где была теперь еще большая сутолока. Согласно статистике, с которой я недавно познакомился, в том году, в сочельник, на Гиндзе было рекордное количество людей. На лицах прохожих, которые, услышав сирену «скорой помощи», провожали ее глазами, было общее выражение спокойной сдержанности, и в моей затуманенной голове появилась мысль, что загадочной улыбки японцев — о ней столько говорят — на самом деле не существует. Пока мы ехали, Д., не приходя в сознание, умирал на неустойчивой койке, обливаясь кровью. Вскоре мы прибыли в клинику, и санитары, положив Д. на носилки, унесли его куда-то. Неизвестно откуда появившийся тот самый полицейский начал тихо расспрашивать меня. Потом он разрешил мне пройти в палату, куда положили Д. После долгих поисков я нашел ее — около двери уже сидел на скамейке молодой водитель. Я устроился рядом с ним, ждать нам пришлось долго. Молодой водитель сначала недовольно ворчал, что вся его работа теперь полетела к черту, но через два часа стал совсем как ребенок жаловаться на голод, чем притупил враждебность, которую я испытывал к нему. Через некоторое время прибыли банкир, его жена и три дочери, разряженные — видимо, собирались в гости,— и, игнорируя меня и молодого водителя, прошли в палату. Все четыре женщины были полные, низкорослые, краснолицые — такие же, как бывшая жена Д. Я продолжал ждать. И вдруг меня обожгло подозрение: не замышлял ли мой хозяин совершить самоубийство? И не потому ли до этого он уладил все, что было между его женой, с которой он разошелся, и бывшей любовницей, сжег ноты, наконец, нанял меня как добродушного попутчика при прощальном посещении дорогих его сердцу мест? И, тщательно скрывая свой план, чтобы обмануть мою бдительность, придумал призрак ребенка, плавающий в небесной высоте? Значит, я получил эту работу только потому, что должен был помочь Д. совершить самоубийство? Молодой водитель, положив голову мне на плечо, уснул, время от времени вздрагивая всем телом. Он видел страшный сон — как насмерть сбил человека.
Наступила ночь, когда банкир появился в дверях палаты и позвал меня. Тихо высвободив плечо из-под головы молодого водителя, я встал и направился к нему. Вручив мне дневной заработок, банкир пропустил меня в палату. Д. лежал навзничь на кровати, в его нос, точно в шутку, были вставлены резиновые трубки. Его почерневшее, будто закопченное лицо привело меня в дрожь. Но я не мог не задать Д. вопроса о мучившем меня страшном подозрении. И я обратился к своему умирающему хозяину:
— Вы наняли меня только для того, чтобы совершить самоубийство? А все ваши разговоры об Агу были просто камуфляжем, да? — Горло перехватили рыдания, и я закричал, что для меня самого было полной неожиданностью.— А ведь я готов был поверить в Агу!
И тут я увидел затуманенными от слез глазами, как на почерневшем, сморщившемся лице Д. появилась насмешливая улыбка, полная доброжелательности, проказливая улыбка. Из палаты меня вывел банкир. Утерев слезы, я пошел к выходу. Молодой шофер спал сладким сном на скамейке. Я положил свой дневной заработок — тысячу йен — в его нагрудный карман. На следующий день вечером я узнал, что музыкант умер.
Это случилось нынешней весной; я шел по улице, и вдруг, не знаю почему, напуганные мной дети стали швырять в меня камнями. Чем я напугал их — не знаю. Камень величиной с кулак, брошенный одним из детей, ставших от страха агрессивными, угодил мне в правый глаз. Потрясенный, я опустился на колено и, ощущая, что мой правый глаз превратился в кровавое месиво, смотрел левым, как капли крови застывают на пыльной дороге. И в это самое мгновение я почувствовал, как у меня за спиной родное мне существо ростом с кенгуру взмывает в омытое слезами голубое небо, все еще выглядевшее по-зимнему, и непроизвольно прошептал:
— О-о, это Агу.
Я соприкоснулся со злобой напуганных мной незнакомых детей и познал в течение десяти лет время - высоко в небе плыло множество существ цвета слоновой кости. И они не просто излучали сияние. Став безвинной жертвой детей, выбивших мне глаз, я, пусть на мгновение, обрел силу, чтобы почувствовать спустившееся ко мне с неба существо.

@темы: литература

---

НЕБЕСНОЕ ПРИВИДЕНИЕ АГУ

[Elu Laitinen]

Кэндзабуро Оэ

Когда я один сижу в своей комнате, то, как пират, повязываю правый глаз черным куском материи. И не только из-за его безобразия, но и потому, что он почти не видит. Хотя я и не могу сказать, что глаз совсем ничего не видит. Поэтому, если я пытаюсь смотреть на мир обоими глазами, на яркий, сияющий, четко очерченный контур накладывается еще один — темный, тусклый, расплывчатый. Бывают случаи, когда я, идя по совершенно гладкой, асфальтированной улице, вдруг испытываю неуверенность и страх и замираю, словно вылезшая из придорожной канавы крыса, и, бывает, во время обеда жизнерадостное лицо товарища неожиданно представляется мне грустным и усталым, и я теряю дар речи, не в силах продолжать спокойную беседу. Но рано или поздно я, наверное, привыкну к этому. А если не смогу привыкнуть, то должен буду решиться на то, чтобы носить черную повязку на глазу не только у себя в комнате, но и на улице и во время встреч с товарищами. Пусть незнакомые мне люди, проходя мимо, оглянувшись, сочувственно улыбнутся — мол, старая шутка,— но я не в таком возрасте, чтобы злиться на них.
Я собираюсь рассказать здесь о том, как впервые в жизни заработал деньги, и вспомнил о своем несчастном глазе только потому, что, когда произошло то ужасное происшествие, в результате которого мой правый глаз оказался поврежденным, неожиданно без всякой видимой связи в моей памяти возникло пережитое десятью годами раньше. И тогда, вспомнив все, я освободился от клокотавшей в груди, сковывающей меня злости.
Об этом происшествии я расскажу в конце.
За десять лет до того, что со мной случилось, в обоих глазах сила зрения у меня была по единице. А теперь один из них почти ничего не видит. Время размеренно двигалось вперед — время, сделавшее резкий скачок, использовав в качестве трамплина искалеченное камнем глазное яблоко. Когда я впервые встретился с тем сентиментальным безумцем, то понимал смысл времени совсем по-детски. У меня еще не было холодящего душу чувства, что за мной наблюдает время, находящееся сзади, что меня подкарауливает время, находящееся впереди.
Десять лет назад мне было восемнадцать, я весил пятьдесят килограммов, рост у меня был сто семьдесят сантиметров, я только что поступил в университет и искал возможности подработать. Хотя я еще не мог достаточно свободно читать по-французски, мне очень хотелось купить «Очарованную душу» — двухтомник в матерчатом переплете. Это было московское издание с предисловием на русском языке. Издание было странное — не только предисловие, но и примечания и выходные данные были напечатаны славянским алфавитом, французские слова в тексте были размечены тонюсенькими линиями, но все равно, по сравнению с французской книгой эта была прочнее и красивее, да и к тому же намного дешевле. Увидев ее в магазине иностранных книг, изданных в Восточной Европе, я, хотя до этого не питал никакого интереса к Ромену Роллану, начал рыскать в поисках денег, чтобы приобрести этот двухтомник.
В то время я часто оказывался рабом своих страстей. Тут не было ничего удивительного. Стоило страсти достаточно сильно овладеть мной, и я чувствовал, что никуда от нее не денусь.
Я только что поступил в университет, в бюро по подысканию студентам подработки на учет еще не встал, и мне приходилось в поисках работы обращаться к знакомым. В конце концов один банкир по рекомендации дяди предложил мне работу. Он сказал:
— Ты видел фильм «Большая дорога»?
— Видел,— сказал я, попытавшись скромно, но в то же время заискивающе улыбнуться человеку, нанимающему меня впервые в моей жизни.
«Большая дорога» был фильм, в котором Джеймс Стюарт играл роль человека, живущего вместе с огромным, как медведь, зайцем; во время сеанса я смеялся до упаду.
— Мой сын в последнее время одержим подобным же привидением. Из-за этого он оставил работу и безвылазно сидит дома. Мне бы хотелось, чтобы он хоть иногда выходил на улицу, но его некому сопровождать.
Не возьмешься ли ты за это? — сказал банкир, не отвечая на мою улыбку.
Я довольно хорошо был осведомлен о молодом композиторе Д., сыне банкира. Он был музыкантом авангардистского толка, неоднократно получал премии во Франции и в Италии, и когда в журналах появлялись фотоснимки «японских деятелей искусств завтрашнего дня», то, как правило, среди них можно было увидеть и его. Я ничего не слыхал о его основных работах, а вот фильмов, к которым он писал музыку, видел множество. В одном из них, рассказывающем о полной приключений жизни непутевого мальчишки, использована короткая лирическая тема, исполнявшаяся на губной гармонике. Это было очаровательно. Когда я смотрел фильм, я все время испытывал непокой и в то же время старался вообразить себе, как выглядит этот тридцатилетний человек (а ведь, когда я был нанят на работу, ему было двадцать восемь — столько же, сколько мне сейчас), сочинивший такую мелодию для губной гармоники. Поступив в школу, я подарил свою губную гармонику младшему брату. Я знал об этом музыканте не только общеизвестные факты. Знал, что он был замешан в одном скандале. Вообще-то я презираю всякие скандалы, они меня мало интересуют, но в данном случае мне было известно, что у музыканта умер новорожденный ребенок, в результате чего он разошелся с женой, ходили слухи, что у него связь с одной киноактрисой. Однако я не знал, что он одержим оборотнем, подобным тому зайцу из фильма с Джеймсом Стюартом. Впервые услышал о том, что он бросил работу и не выходит из дому. Интересно, как далеко зашла его болезнь — простое ли это нервное истощение, хотя и в сильной форме, или шизофрения, думал я.
— Я не совсем понимаю, что я должен делать, сопровождая его, когда он выходит из дому, о чем вы только что говорили, хотя мне бы очень хотелось оказаться для вас полезным,— сказал я, сдерживая улыбку.
Я постарался скрыть любопытство и беспокойство и придать голосу сочувственные интонации. Пусть это обыкновенная студенческая подработка, но меня ведь нанимают впервые в жизни, и, значит, нужно использовать всю доступную мне мимикрию.
— Если сын решит прогуляться по Токио, вы должны следовать за ним — вот и все, что от вас требуется. Дома за ним ухаживает сиделка, и, поскольку он не буйствует так, чтобы с ним не могла справиться женщина, особенно опасаться не приходится.
Банкир почувствовал, что, говоря мне это, он напоминает солдата, изобличенного в трусости. Я покраснел и, стараясь вернуть утраченные позиции, сказал:
— Я люблю музыку и с почтением отношусь к музыкантам, поэтому мне будет приятно сопровождать Д.-сана и слушать его рассказы.
— Он сейчас думает только о том, что его захватило, и говорит только об этом,— сказал банкир сухо, отчего я покраснел еще больше.— Сходи к нему завтра же.
— Я могу навестить его дома?
— Он не в таком состоянии, чтобы помещать его в психиатрическую лечебницу, он живет дома,—сказал банкир тоном, заставившим меня предположить, что он человек злой, но пытается скрыть это.
— Если я буду принят на работу, обязательно зайду к вам, чтобы поблагодарить,— сказал я потупившись, чуть ли не со слезами в голосе.
— В этом, я думаю, нет необходимости, ведь нанимать вас будет он. (Услышав это от банкира, я поджал хвост, как побитая собака; ладно, решил я, пусть моим хозяином будет Д., какая разница.) Единственное, чего я хочу,— чтобы во время прогулок вы нейтрализовали любые конфликты, способные вызвать скандал. В данном случае я забочусь и о его будущей карьере, да и о моем реноме. В этом все дело.
Вот оно что, значит, моя работа — наблюдать за тем, чтобы семья банкира не была замарана новым скандалом, подумал я, но, пытаясь хоть чуть согреть своим доверием холодное сердце банкира, согласно кивнул.
Мне не хотелось спрашивать у него о самом важном, что волновало меня. Правда, и слушать об этом было бы не так уж приятно. Я хотел задать такой вопрос: что это за привидение, которым одержим ваш сын? Не двухметровый ли это заяц, как в «Большой дороге», или ужасный, обросший волосами снежный человек? Но я промолчал. Спросить об этом у самого музыканта, видимо, я не смогу, но, если удастся установить хорошие отношения с сиделкой, она откроет мне тайну, утешал я себя. Когда наша беседа закончилась и я, покинув кабинет банкира, шел по коридору огромного здания, я весь дрожал от испытанного унижения и скрежетал зубами, как Жюльен Сорель после встречи с важной персоной, и попытался, анализируя нюансы нашей встречи, оцепить ее результат и свою позицию. Я думаю, неприятные воспоминания о встрече с банкиром в тот день явились психологическим толчком, заставившим меня после окончания университета отказаться от экзаменов на должность и избрать свободную профессию. Но так или иначе, как только окончились занятия, на следующий же день я сел в электричку частной железной дороги и отправился в дом банкира, находившийся в богатом квартале. Войдя через калитку во двор роскошного особняка, похожего на крепость, я, помнится, был поражен свирепым воем диких зверей, будто попал ночью в зоопарк. В страхе я весь сжался. А вдруг это вопит мой наниматель, с ужасом подумал я. Хорошо еще, мне не пришло тогда в голову, что звериный вой принадлежит привидению под стать зайцу Джеймса Стюарта, которым одержим мой будущий хозяин.
Я был так потрясен и так не умел скрыть своего потрясения, что провожавшая меня горничная непроизвольно расхохоталась. Тут в окне полутемной комнаты стоявшего в зарослях флигеля я увидел еще одного смеявшегося человека, правда, смеялся он беззвучно. Скорее всего, это и был тот самый музыкант, который собирался меня нанимать; он смеялся, и мне казалось, что я вижу лицо в фильме, неожиданно потерявшем звук. И это происходило на фоне громкого воя диких зверей. Прислушавшись, я понял, что воют собранные вместе звери одного вида. Причем выли такими высокими голосами, которых не существует на свете. Горничная проводила меня до входа во флигель и оставила одного, а я, сообразив, что это магнитофонная запись голосов диких зверей из коллекции музыканта, осмелел и, приосанившись, открыл дверь.
Внутренность флигеля напоминала помещение детского сада. Это была огромная комната без всяких перегородок, забитая двумя роялями, электроорганом, магнитофонами, воспроизводящими устройствами и массой другой аппаратуры, которую в бытность мою одним из руководителей школьного радиоцентра называли миксинговой, так что ногой некуда было ступить. Я увидел там и огромную медную трубу, похожую на свернувшуюся калачиком собаку. Именно таким представлял я себе место, где работает музыкант, мне даже казалось, что точно такое же я когда-то видел. Неужели отец Д. ошибался, утверждая, что сын забросил работу и не выходит из дому? Как только я показался в дверях, музыкант наклонился и протянул руку, чтобы выключить магнитофон. Среди невообразимого нагромождения предметов, в котором все же существовала какая-то система, Д. проворно заработал руками, и в ту же секунду вой зверей поглотила бездонная темная пропасть молчания. Выпрямившись, музыкант посмотрел на меня с мягкой, детской улыбкой. Быстро осмотревшись по сторонам и обнаружив, что сиделки в комнате нет, я чуть насторожился, но, как и говорил банкир, музыкант, кажется, не собирался буйствовать.
— Я слышал о вас от отца, ну что же, проходите сюда, пожалуйста,— тихо сказал музыкант приятным, мелодичным голосом.
Я снял ботинки и, не надевая комнатных туфель, ступил на ковер и стал искать, на что бы сесть, но там, кроме круглых табуретов у рояля и органа, никаких стульев не было, не было даже подушек для сидения. Я стоял, смущенный, между горой пустых ящиков от магнитофонных лент и спаренными барабанами бонго. Сам музыкант тоже стоял, опустив руки но швам, и у меня возникло даже подозрение, что он вообще никогда не сидит. Не предлагая мне сесть, он продолжал молча улыбаться.
— Это голоса обезьян? — спросил я наконец, пытаясь сломать напряженное молчание.
— Нет, носорогов. Стоит увеличить скорость, и их голоса начинают так звучать. Кроме того, значительно повышена и громкость,— сказал музыкант.— Но, может быть, это и не носороги, хотя я получил эту ленту для своей коллекции как запись голосов носорогов. Зато в дальнейшем благодаря тебе, надеюсь, я смогу сам пополнять свою коллекцию.
— После того как вы возьмете меня?
— Разумеется. Я пригласил тебя сегодня не для того, чтобы устраивать экзамен. Может ли сумасшедший экзаменовать нормального человека? — сказал мой будущий хозяин невозмутимо, а может быть, и немного застенчиво, и я возненавидел себя за свое торгашески раболепное: «После того как вы возьмете меня». Музыкант был полной противоположностью делового отца. Я должен быть с ним более прямодушным.
— Не называйте, пожалуйста, себя сумасшедшим. Мне это неприятно,— сказал я. Хотя я и решил быть прямодушным, мое заявление прозвучало, наверное, странно. Однако музыкант встретил мои слова действительно прямодушно:
— Ну что ж, согласен, это облегчит работу.
Слово «работа» в данном случае имело несколько туманное содержание: в течение нескольких месяцев, что я появлялся у него раз в неделю, он не утруждал себя даже посещением зоопарка и записью подлинного голоса носорога. Вместе со мной он лишь ездил или бродил пешком по Токио, посещая заранее намеченные места. С моей точки зрения, назвать это работой можно было весьма условно. Для меня же это была работа, и немалая. Мне пришлось даже по его приказу съездить в Киото.
— Ну так когда мы начнем? — спросил я.
— Если тебя устраивает, то хоть с сегодняшнего дня.
— Я согласен.
— Мне нужно собраться, подожди меня снаружи.
Мой хозяин, точно шел по трясине, осторожно лавируя между музыкальными инструментами, магнитофонами, динамиками, стоиками нот, направился в глубь комнаты и скрылся за деревянной дверью, выкрашенной в черный цвет. Я мельком увидел, как пожилая сиделка с лицом, глубоко изборожденным то ли морщинами, то ли шрамами, полуобняла его правой рукой, а левой прикрыла дверь. На этот раз мне, видимо, не удастся поговорить с ней до того, как я и мой хозяин выйдем из дому. Медленно направляясь к двери в самом темном углу сумрачной комнаты, я почувствовал, как во мне растет беспокойство, связанное с работой, которую предстояло выполнять. Этот человек всегда улыбался, когда я о чем-либо спрашивал, он охотно отвечал, но сам ничего не рассказывал — может быть, и мне следовало быть молчаливее? Я все время размышлял об этом. Слово «снаружи» в данном случае можно было понять двояко, и я, преисполненный готовности делать порученную работу как можно лучше, стал терпеливо ждать своего хозяина у калитки, обратившись лицом к флигелю.
Мой хозяин был худой и низкорослый, голова же его казалась гораздо больше, чем у обычных людей. Высокий крутой лоб выглядел меньше оттого, что его прикрывали хорошо промытые, аккуратно причесанные волосы. Нижняя часть лица была непропорционально маленькой, зубы — кривые. Но все равно лицо его, которому очень шла спокойная улыбка, было гармоничным, умиротворенным, скорее всего, из-за глубоко посаженных глаз. Всем своим обликом он почему-то напоминал собаку. На нем были серые фланелевые брюки и той же расцветки полосатый свитер — ну точно блоха. Он сутулился, руки казались непомерно длинными.
Наконец он вышел из черного хода флигеля в светло-синем шерстяном джемпере, накинутом поверх все того же свитера, и в спортивных туфлях на белой резине. Он был похож на школьного учителя музыки. В руке он держал черный шарф и с таким видом, будто раздумывает, обматывать им шею или не стоит, растерянно улыбался мне, как бы извиняясь за то, что заставил ждать. С того дня всякий раз, когда мы бывали вместе, я видел его в этой одежде, за исключением нашей последней встречи — он тогда лежал на больничной койке. Я прекрасно помню, как он был одет, потому, что его наряд выглядел несколько комично — словно женщина, накинув на плечи шерстяной джемпер, нарядилась мужчиной. Джемпер действительно очень шел к его облику, лишенному определенности. Идя, чуть косолапя, между насаждениями, он помахал мне правой рукой с зажатым в ней шарфом. Потом обмотал им шею. Было уже четыре часа, и на улице стало довольно холодно.
Он первым прошел в калитку. Я направился вслед за ним (мы еще находились в отношениях хозяина и слуги), но тут мне показалось, что кто-то за мной наблюдает, и я резко обернулся — в окне флигеля, где я впервые увидел музыканта, стояла пожилая сиделка. Ее лицо было изборождено такими глубокими морщинами, что они выглядели шрамами, и, сложив по-черепашьи губы, она обреченно смотрела на нас, будто провожала дезертиров. Я решил при первой же возможности заставить сиделку подробно рассказать о болезни моего хозяина. Приставленная ухаживать за страдающим нервным истощением, а может быть, даже душевно-больным, она оказалась бы нерадивой в исполнении своих обязанностей, если бы не проявила осторожности в отношении человека, сопровождающего ее подопечного, так что, скорее всего, она просто выполняла свой служебный долг. Но в самом ли деле мой хозяин мирный, безобидный безумец, не нуждающийся в присмотре?
Когда мы вышли за калитку, мой хозяин широко раскрытыми, глубоко запавшими, как у усталой женщины, глазами стал судорожно оглядывать пустынную улицу, выстроившиеся в ряд особняки. Не знаю, было ли это связано с симптомами его душевной болезни, а может быть, у него вообще была такая привычка — совершать неожиданные, не связанные между собой действия. Устремив взгляд в ясное осеннее небо, он сильно заморгал. Его карие глаза были на редкость выразительными. Поморгав, он прищурился, будто что-то отыскивал высоко в небе. Я наблюдал за ним сзади и чуть сбоку, наибольшее впечатление на меня произвело движение его глаз и огромного, с кулак, кадыка. Я подумал, что природа задумала его крупным мужчиной, но из-за каких-то помех, возникших в детском возрасте, он остался низкорослым, только глаза великана, которым он мог бы стать.
Хозяин опустил глаза и, перехватив мой подозрительный взгляд, без всяких эмоций, но не терпящим возражений топом заявил:
— В ясные дни можно легко увидеть все, что плывет по небу. «Он» тоже там, и стоит оказаться под открытым небом, как «он» тут же спускается ко мне — это случается довольно часто.
Мне стало не по себе, я отвел взгляд от хозяина и стал судорожно думать, как лучше выйти из тяжелого положения, в котором оказался. Должен я сделать вид, что верю в существование того, кого он называет «он», или не должен? Действительно ли Д. сумасшедший или просто шутит с серьезным видом? Я мучился, не зная, как себя вести, и музыкант протянул мне руку помощи.
— Ты, я думаю, понимаешь, что не в состоянии увидеть, как «он» плывет по небу, не сможешь обнаружить его, даже если «он» опустится сейчас рядом со мной. Единственное, о чем я тебя прошу: не удивляйся, если я буду разговаривать с «ним», когда «он» спустится ко мне. Дело в том, что, стоит тебе неожиданно рассмеяться или сделать попытку заставить меня замолчать, для «него» это будет огромным потрясением. В том
случае, если во время моего с «ним» разговора ты поймешь, что я хочу, чтобы ты поддержал наш разговор, ты должен его поддержать, разумеется подтверждая мои слова. Например, я рассказываю «ему» о Токио как о каком-то парадизе, и, даже если мой рассказ о парадизе покажется тебе сумасшедше-странным, прояви снисхождение, восприми мои слова как комичную пародию и подтверждай их, хотя бы в те минуты, когда «он» спускается ко мне.
Я внимательно слушал его и в конце концов сообразил, что он от меня требует. Может быть, «он», и в самом деле какой-нибудь заяц ростом с человека и обитает на небе? Но вместо того чтобы задать этот вопрос, сдержанно спросил:
— А как я смогу определить, что это существо спустилось к вам?
— Думаю, ты догадаешься по моему виду. «Он» спускается ко мне, только когда я нахожусь на улице.
— А если вы в машине?
— Иногда «он» спускается ко мне, если я сижу у открытого окна в электричке или в машине. Бывали случаи, что «он» появляется, когда я стою у открытого окна у себя дома.
— Ну а сейчас? — спросил я смущенно.
Я напоминал себе тупого ученика, неспособного усвоить таблицу умножения.
— Сейчас мы здесь вдвоем, и больше никого,— сказал мой хозяин великодушно.— Давай прокатимся с тобой сегодня на электричке в Синдзюку.
Мы пошли на станцию частной железной дороги. И я все время следил за тем, чтобы не упустить того момента, когда рядом с хозяином появится «он». Но до того как мы сели наконец в электричку, «он», кажется, так и не показался. Я обратил лишь внимание, что на всем пути к станции музыкант Д. не ответил ни одному из тех, кто с ним здоровался. Он полностью игнорировал все, что исходило от окружающих, будто его самого не существовало на этом свете, будто здоровающиеся с ним люди видят призрак, который они ошибочно принимают за него.
Он решительно отвергал всех — это проявилось у билетной кассы и на контроле, когда мы выходили на платформу. Он дал мне тысячу иен, чтобы я купил билеты, но, когда я протянул ему купленный билет, не взял его. И пока мне компостировали оба билета, он свободно, не останавливаясь, точно человек-невидимка, прошел через контроль. Сев в электричку, он продолжал вести себя так, будто для находившихся в вагоне пассажиров он был бесплотным призраком,— устроился в дальнем углу вагона на свободном сиденье, закрыл глаза и молчал всю дорогу. Я стоял около него и внимательно следил, когда «он» спустится к Д. через открытое окно. Разумеется, я не верил в существование призрака. Только ради того, чтобы получить деньги за свою работу, я изо всех сил старался не упустить момент, когда моего хозяина посетит его дикая фантазия. До самой станции Синдзюку он сидел не шелохнувшись, точно маленький зверек, имитирующий смерть, и я подумал, что его небесный посетитель, видимо, уже не появится. К этой мысли я пришел потому, что, пока нас окружали посторонние люди, Д., как устрица, прятался в раковину и хранил неловкое молчание.
Наконец настал момент, когда удалось установить, что моя догадка верна. Д. достаточно явственно посетило нечто (я говорю явственно, исходя из реакции Д.). Выйдя со станции, мы с хозяином шли по одной из улиц. Вечерело, наступило время, когда на улицах осталось мало праздношатающихся, мы направились туда, где собралась небольшая толпа. Мы подошли и увидели, что в окружении толпы самозабвенно кружится старик. Почтенный старик в тройке, крепко прижав к бокам кожаный портфель и зонт, исступленно кружился, перебирая ногами и отфыркиваясь, точно плывущий тюлень, его белые набриолиненные волосы слегка растрепались. Лица наблюдавших за ним людей от надвигающихся сумерек посерели, потеряли лоск, покрылись от холода пупырышками, и только лицо старика было багровым, в поту, и от него шла испарина.
Вдруг я увидел, что Д., который должен был стоять рядом со мной, отступил на несколько шагов назад и обнимает за плечи будто бы стоящего справа от него невидимку одного с ним роста. Согнув в локте правую руку, он поднял ее на уровень плеча и с нежностью, внимательно смотрел чуть выше своей согнутой руки. Окружающие, поглощенные танцем старика, не обратили внимания на странное поведение Д., я же был не на шутку встревожен. Наконец Д. повернулся в мою сторону. Казалось, он хочет познакомить меня со своим другом, а я даже представить себе не мог, как мне следует отнестись к его действиям. Я растерялся и покраснел, как однажды на школьном вечере, когда забыл свою роль. В обращенных ко мне глубоко посаженных глазах Д. сверкнуло раздражение. Он ждал от меня объяснений, предназначавшихся, разумеется, опустившемуся с неба существу, парадизных, конечно, объяснений, касающихся незнакомого серьезного старика, самозабвенно вертящегося на одном месте. Но в моем воспаленном мозгу всплывали лишь слова: «У старика, скорее всего, приступ пляски святого Витта». Что я еще мог сказать?
Подавленный, я молча покачал головой, и вопрошающее выражение исчезло из глаз моего хозяина. Он выпрямил руку, будто выпуская из объятий друга. Потом медленно перевел взгляд от земли к небу. И задирал голову до тех пор, пока не обнажился весь его огромный кадык. Призрак вернулся на небо. Я потупился, сознавая со стыдом, что недостаточно хорошо выполнил свои обязанности, ради которых меня наняли. Ко мне подошел хозяин:
— Ну ладно, пригони такси, на сегодня достаточно — и «он» спускался, и ты, наверное, устал,— сказал Д., и его слова послужили сигналом к тому, что мой первый рабочий день окончился.
После пережитого напряжения я действительно чувствовал неимоверную усталость.
В такси с плотно закрытыми окнами мы с Д. возвратились в его особняк в богатом квартале, и я, получив свой дневной заработок, ушел. Но сразу же на станцию не отправился, а притаился у уличного фонаря, стоявшего наискось от дома Д. Когда сумерки сгустились, небо окрасилось в темно-розовые тона и появились первые признаки, что вот-вот опустится тьма, из калитки, ведущей в особняк, вышла сиделка в коротком платье неопределенного цвета, толкая перед собой новехонький дамский велосипед. Я подбежал к ней, не дожидаясь, пока она сядет на него. Сняв одежду сиделки, она превратилась в заурядную маленькую пожилую женщину, утратившую мистическое выражение лица, которое я увидел у нее во флигеле музыканта. Не имея возможности сесть на велосипед, но и не останавливаясь, она шла, а я угрожающе наступал на нее, требуя, чтобы она рассказала мне, в чем заключается болезнь нашего общего хозяина. Сиделка, рассердившись, отказалась и только после того, как я вцепился в седло велосипеда, наконец сдалась. Начав говорить, она после каждого слова плотно сжимала челюсти — ну точь-в-точь говорящая черепаха.
— Он говорит, что это — толстенький ребеночек в белом хлопчатобумажном белье ростом с кенгуру. И спускается с неба. Призрачный ребенок, говорит он, боится собак и полицейских. Имя его Агу. Даже когда вы поймете, что ребенок снова посетил его, лучше всего сделайте вид, что ничего не замечаете, не проявляйте никакого интереса — все-таки вы имеете дело с душевнобольным. И вот еще что: если он захочет пойти в какое-нибудь непотребное место, ни в коем случае не ведите его туда — представляете, если он еще и гонорею подхватит, забот не оберешься.
Покраснев, я выпустил седло. Сиделка, старательно нажимая на педали ногами, тоненькими, как руль велосипеда, и беспрерывно звоня, умчалась во тьму. Величиной с кенгуру толстенький ребеночек в белом хлопчатобумажном белье, ну и ну!
Когда на следующей неделе я появился перед музыкантом, он посмотрел на меня своими карими глазами и хотя не укорял, но все же привел в растерянность.
— Я слышал, ты подстерег сиделку и расспросил ее о том, кто спускается ко мне с неба? Молодец, старательно работаешь.
В тот день по той же линии частной железной дороги мы поехали в другую сторону и через полчаса оказались в парке на берегу реки Тамагава. На чем только мы там не катались! К счастью, для меня ребенок ростом с кенгуру спустился к Д. с неба в то время, как он в одиночестве вертелся в воздушной кабине. Это была прикрепленная к лопасти мельницы деревянная лодка, взмывавшая от земли ввысь. Сидя на скамейке, я видел, как мой хозяин в кабине разговаривает с воображаемым спутником. Он не покинул кабину до тех нор, пока посетившее его существо не поднялось к небу, и время от времени подавал мне знак, чтобы я купил новый билет.
В тот день случилось еще одно происшествие, оставившее у меня яркое воспоминание: направляясь по парку к выходу, Д. нечаянно ступил ногой на свежезацементированную площадку для детских автомобильных соревнований. Оставив на ней след, он страшно разозлился. И не ушел оттуда до тех пор, пока я не договорился с рабочими, цементировавшими площадку, и они, получив плату, ликвидировали отпечаток его ноги. Это был единственный случай, когда он допустил по отношению ко мне грубость. Сев в электричку, он, видимо раскаиваясь в том, что грубо разговаривал со мной, начал оправдываться.
— Я, во всяком случае в своем сознании, не живу сейчас в сфере нынешнего времени. Тебе известны правила путешествия в прошлое в машине времени? Например, человек, совершивший путешествие в мир десятитысячелетней давности, ни в коем случае не должен ничего оставлять в нем. Дело в том, что в истинном времени десятитысячелетней давности этого человека не существовало, и если он после себя оставит в нем что-либо, то в последующей десятитысячелетней истории произойдут пусть и незначительные, но реальные смещения. Поскольку я не живу в нынешнем времени и, мне ни в коем случае не следует оставлять в нем свои следы.
— Почему вы прекратили существование в нынешнем, сегодняшнем времени? — спросил я, но хозяин игнорировал мой вопрос, точно отгородившись от меня глухой стеной.
Я пожалел о своей болтливости. Но ведь я переступил границы дозволенного и заговорил об этом только потому, что проявлял слишком большой интерес к делам Д. Может быть, права сиделка: лучше всего делать вид, что тебе ничего не известно, и не проявлять никакого интереса к происходящему. И я решил больше не совать нос в дела своего хозяина, во всяком случае по собственной инициативе.

Продолжение

@темы: литература

---

Беседы о кимоно

[alwdis]

28 апреля, во вторник, в клубе "Чайная Высота" будет заключительная беседа в цикле "Кимоно до Второй мировой".
Программа весьма насыщена: хаори с портретом Тоётоми Хидэёси (с рассказом о том, как "Нобунага смолол муку, Хидэёси испек пирог, а Токугава - съел его"), "новогоднее" томесоде с моном клана Киккава, мужской дзюбан, повседневные оби той поры...

Последнее и наиболее важное. В этот вторник будет нечто уникальное: счастливая обладательница куро-фурисоде (то есть наиболее торжественного, черного фурисоде с пятью монами) эпохи Тайсё (1911-1925) любезно согласилась придти и дать всем увидеть свое сокровище.

(фото кликабельно)
И если кимоно из нашего собрания вы уже видели на выставках (или еще увидите), то шанс увидеть вживую это чудо повторится едва ли. Никакие фото не передадут его великолепия.
А также будут представлены еще два комплекта из частного собрания - фурисоде и дзюбан 30-х годов и оби Мейдзи, иро-томесоде и мару оби 30-х годов. Возможно, будет и еще один комплект из третьей частной коллекции.

Словом, ничего подобного у нас на беседах еще не было - и я не могу обещать, что когда-либо будет.

Звоните на "Чайную Высоту" ([phone]-6), бронируйте места, приводите друзей... Я буду с полвосьмого; если на кого надо надеть кимоно - я к вашим услугам.

@темы: интересности, традиции, кимоно

---

[Elu Laitinen]

"Досанко"— так называют себя уроженцы Хоккайдо. Считают, что постоянное противостояние трудностям выработало у них особый характер, главные черты которого — независимость поведения и мнений, стремление к решительным действиям, готовность прокладывать пути в неизведанное, преодолевать препятствия. Освоение Хоккайдо и вправду требовало и требует особого мужества. Первые японские поселенцы стали проникать на северный остров еще в XV веке. Но инициатива принадлежала не правительству, а одному из самурайских кланов — Мацумаэ. Правительство же подключилось к колонизации лишь в конце XIX века, когда на Хоккайдо были отправлены войска для вытеснения местных жителей — айну. Было создано специальное ведомство по колонизации. Массами прибывали на отнятые у айну земли сосланные со всей Японии заключенные и воины самурайских кланов, разгромленных в гражданской войне конца 60-х годов, а также безземельные крестьяне и рыбаки, привлеченные обещанием бесплатной земли, домов, орудий труда, трехлетнего гарантированного пропитания.
«Досанко» можно сравнить с нашими сибиряками, с американскими покорителями «дикого Запада». Им и сегодня приходится нелегко; их предприимчивость и богатства края — уголь, лес, рыба, плодородные земли — не могут компенсировать удаленность от промышленных районов «материка»— острова Хонсю. «Экономическое чудо» обошло Хоккайдо, не коснулось «досанко»...

Из книги "Сезоны перемен"

@темы: география